201311_nga1939

First transcription: 0:0:0 Last transcription: 1:41:27


nga1939: Это, Наташ, что за артистка? Начинаю ему говорить. А пошёл ты, Фрол, что, тебе видно. - А что, ты через стенку, что ль, видишь? И я ему говорю, какой артист поет, какой песни...
Interviewers: Да.
nga1939: А почему тогда, Натах, мне не говорила? - А я глядела его, Фрол? Я приду бегом, скорей, когда это у кого, говорю, дети заводились, я бегом в подушку, мне спать.
Interviewers: Угу.
nga1939: Подыматься в полпятого надо, мне чтобы уйти, дома надо управиться, и туда надо. Как ни говори, свекровь-то свекровью, она готовит, а я уношу. Вот, надо ж помочь, чтобы она... Как корову подоит, как корова отелилась, теленка напоить, чтобы мне самой. Я говорю, какой мне телевизор, я его не глядела, а теперь я, конечно, сяду, я его гляжу, ага, артисты-то эти, я их всех артистов знаю, я их стала знать, я ж стала глядеть. А тогда я кино это гляжу, я гляжу как этот, как, я не понимаю, что к чему. А теперь уже я и расскажу, если я села прямо глядеть спервоначала, и я всю до конца, и я ее расскажу. Так она мне в голове отстается. Вот, а если туда-сюда, ничего я глядеть не буду, я пошла спать. Я задремала, я уснула, мне, мне ничего не надо, и... ну, я вставала, я не то...
Interviewers: Угу, да, конечно.
nga1939: А не то, что ж это, пришел, на ферме, ферму... Какой, какой беспорядок тут, надо ж хоть чуточку, а ну кто придет, а ну как кто зайдет, дай хоть убрать, ладно. Дай хоть я в этом в коридоре пойду уберусь, туда-сюда, тут же эту страсть надо вот так где. А бросить-то, детвора! А где валенок, а где галоша, а где что? Собираются, подымаются, а где что, то-то, надо на...
Interviewers: Девять человек набросают, я даже не представляю, что это такое.
nga1939: Надо посушить, надо, чтоб они были сухонькие.
Interviewers: Да.
nga1939: Школьная - школьная это одежда, а что гулять же это ж... Они ж не делают, не ходят, так же допускаешь, чтобы он в этом гулял и в этом в школу пошел, это ж... Как же, как так.
Interviewers: Бывает, что идет из школы и в этом наваляется.
nga1939: Ой, еще сколько хочешь, вот. И вот тебе все это, надо ж и приделать, надо постирать, надо погладить, надо их как-то что-то. Господи, Божья мать, какая тут! Я говорю, я стала глядеть, когда уже я ферму бросила, когда уже у меня... Соток более гектара картохи этой, картошищу эту копаешь-копаешь, а определить некуда, ни продать, ни сдать - ничего. Ну, скотина, знаю, что скотина была, поросята, у нас по три поросенка было, по две коровы держали, три овечки пустишь в зиму. А они как пойдут, по двойнятам окотили, уже, почитай, получается девять, девять, стадо, да, по двойнятам.
Interviewers: Стадо.
nga1939: А, а то, глядишь, еще два раза в год окотится. Вот, она окотилась...
Interviewers: Вы барана держали, да?
nga1939: Ну, а барана, она может и покрыться со своим с ягненком. Она может покрыться, как ягненок ранний, баран, она может покрыться.
Interviewers: Да? Что вы говорите?
nga1939: Если она рано окотилась вот, в там, в декабре там, туда-сюда.
Interviewers: Что вы говорите?
nga1939: Она уже весной еще окотится. Вот, и уже тут получаются двойные эти ягнята, двойное все, тут была, я не... я не знаю...
Interviewers: А что, и у них полноценное получается потомство, да, нормальное?
nga1939: Полноценные, нормальные, нормальные ягнятки были эти, а по два раза это, котились, котились. Да главное, по двойнятам еще котят, тут думаешь - о, Господи! А сколько уток у нас было, сколько мы этих уток держали, я, говорю, перину вон ту собрала, на чертову мать я ее сбирала? Она тяжелая, таскай ее. Ну, между прочим, она годится, годилась, она вот туда-сюда кто приехал, понаехал, на полу кину ее, нате, есть, а подушки есть. А то, думаю, перину эту, куда, зачем собрала, пух есть, да дай я хоть и перину сделаю, нехай, вот, и вот все хочется определить, вот. И, бывало, покойник скажет: "Наташ, что за артистка? О, что, такая-то, скажу. "Что ты бре... Что, ты, еб твою мать, через стенку, что ль, видишь. Ты ж сидишь за столом, а он будет спрашивать. Фрол, я их наперечет знаю теперь по голосу, как вот детей своих, а где какой, о, это наш заплакал, так и... так, говорю, и тут. Я ж стала глядеть, а тогда я не глядела, я брехать не хочу, я не. Это сейчас я, а потом, правда, взялась килять так и придешь, а килять стала, и он, видишь, дёрг, но это бабка подожгла его. А потом и говорит: "Натах". Я говорю: "Что?" "А ты бы Феколе рушничок вышила". А я говорю: "А ты бы не подзыкивала хозяина своего, сына своего, моего хозяина, вот что". Что, я говорю, беду вам сказала, что, говорю, ладно, мам, я не хочу есть. Я говорю, что-то у меня голова заболела, я просто так сказала, что мне хочется делать. Сейчас-то меня заставляй - мои глаза не видят, а тогда-то глаза видели, дети все живые были.
Interviewers: А что она вас заставляла делать?
nga1939: А она, чтоб дочери ее я вышила рушничок.
Interviewers: А, а она сама не могла, да?
nga1939: Я не знаю, вышивали она или не вышивала, я с ней вместе не жила, вот она на Еленском, а я здесь. И вот, а я говорю: "Мама, не надо было подзыкивать, говорю, моего хозяина, а своего сына, ты, говорю, видишь, что он сделал". А он, говорю, не вытащил с меня, с рук не вырвал, а взял-то мне чужой, а за чужой ты знаешь, как я, говорю, пережила за него, в сажу всадил его, как он в золу хоть бы.
Interviewers: Рушник-то.
nga1939: А рушник прямо в печь.
Interviewers: А-а-а!
nga1939: Он, ну взял и отцедил вот так вот, да-да-да-да, он хвать его комком да это, в печку, вот тут прям, а там дрова лежали.
Interviewers: А, вот, то, что вы рассказывали.
nga1939: А я тогда прямо выхожу его вытаскивать, а я говорю: "Зараза, еб твою мать, лучше б ты мне голову оторвал". Мне б мать схоронила с отцом, говорю, и все. Так-то вот я и это, вытащила. А тут уже у меня есть кот вот, топчите мне ложку, я у вас не возьму, я не возьму ее есться, тут уже все у меня, все отпало, вот. А спать стали ложиться, а он еще ложится: "Да пошел, блядь, да вон иди ты с матерью ложись спать!
Interviewers: Угу.
nga1939: Я так обозлилась, так я прямо ходила...
Interviewers: А он понял, что вы... почему вы рассердились-то? Почему вы обозлились, он понял?
nga1939: Понял, из-за полотенца из-за этого, ну а как же. Я говорю, чужая вещь, ты знаешь, говорю, это Райки, кумы, а ты мне, говорю, ну взял бы ты мой с рук, который я взяла, ну, там, может, там уже пять листиков сделала. Ну тут у меня деранул с рук, как-то вроде я шью, ну не хер брать тот-то, который лежит там на этой на кровати на моей. Зачем ты этот взял? Ты б взял уже какой я беру с дела, вот уже мне б легче было.
Interviewers: Конечно, свой, а то чужой.
nga1939: Да, а то чужой. Думаю, на улицу повесить, хоть погода хорошая, я боюсь, он чужой, скажет-то это: она пожгла, тут во рядом во хата, и потом сгорела. А жила-то она рядом, скажет, а за свою ж вещь, она ж видна, она петухом кричит! Скажет, что она, кума, мой рушник стирала, вот. И так-то, о, Господи Боже. Обозлилась, и он хоть и рушник этот опять ушел. Ну, я его вышила. Вышила этот полотенец, потом уже взялась я... Как раз невестка Люда облюбовала его: "Мам, дай мне этот полотенец". "На, ради Бога бери". Мне на икону повесить надо.
Interviewers: А как же вы потом ей отдали?
nga1939: А?
Interviewers: Как вы?.. Постирала.
nga1939: А я ж постирала его, постирала, высушила, так же, чтобы он не заметят.
Interviewers: Он ничего не прогорел, слава Богу?
nga1939: Не, а это ж вечером было дело. А днем бы, если б так-то во время с утра, как бы он не прогорел, он... Нет, это вечером, с фермы пришла, а узор-то принесла этот. Я говорю, не этой, не хочу, я скажу, что голова у меня болит, не хочу есть. Она сказала. "О, сынок, она замуж собирается". "Замуж, - говорю, - спасибо, что один раз вышла". А я говорю, по семь раз не хочу замуж выходить.
Interviewers: Да.
nga1939: Твоего, говорю, сына, говорю, в люди вывела. Тут уж... Тут мне зло, что, что на ум, на язык, то и плету, как это, языком своим. Ну, мне зло на них, на, как говорят, и на хозяина, и на свекровь, зло взяло, я, обозлилась я прямо. Ну, она не, она не любила, чтобы я это, чтобы я шила, чтоб... Она бы во... Она вот что, это она любила, вот кабы я заплаты, какие-то чинила, там эти, мазаные его эти штаны. Да пошли они, блядь, их стане, сам делаешься что черт, что черт!
Interviewers: Да.
nga1939: Это ж сейчас порошки - положишь, а он порошок отъел, а тогда не хрен, ну что это, мылом, станешь стирать, руки черные, грязные, каржавые. А эту, если шить, эту заплату чинить, иголка не прокалы... Палец проколешь весь, а иголка не, эту тряпку не прокалывает. Я говорю сама себе, да лучше я поеду в Брянск, уцененных понаберу, не буду я чинить, будто меня не... Она этого не любила: "Вот что ты выкидываешь?" "Ну, садись, - говорю, - да чини!
Interviewers: Не знаю, вам в деревне нужно столько тряпья, и под ноги бросить, и где-то вытереть что-то, дом большой. Теть Наташ, чайку, а?
nga1939: Ты уже налила, да?
Interviewers: Налила, не хотите?
nga1939: Ох, ты ж дуже полную кружку.
Interviewers: У? Давайте я отолью. Можно поменьше.
nga1939: Я что-то, я что-то холодного пойду напьюсь, я пить хочу холодной.
Interviewers: Угу. Может, этого соку? Соку, может?
nga1939: <нрзб.> А ты что?
Interviewers: И я, я так себе сижу.
nga1939: Вот это как, мы тебя замуж отдавать не будем, не горюй.
Interviewers: Я хотела еще спросить про овечек, а их стригли сколько раз?
nga1939: Два, их стригли из зимы, вот зима это, кончается, постригли, а потом осенью стригут, два раза стригли.
Interviewers: А как называются ножницы вот эти вот большие, которыми их стригут?
nga1939: Ножницы, только овечьи.
Interviewers: Мы сегодня видели там у Ани.
nga1939: У меня где-то тоже есть, висят, нет, тут нету, в коридоре нету, а где-то буде там в гараже если. Это в каждого ж были ножницы, колхозных стригли ходили, не то что, в колхозе были овцы. <Крышка валится.> А, ну либо уж не свалит.
Interviewers: Угу. А их не пасли вместе, да, овец? Каждый...
nga1939: Нет, хозяйские с колхозными не ходили, зачем?
Interviewers: А разных хозяев вместе тоже н?..
nga1939: Это вместе!
Interviewers: Вместе, да?
nga1939: Вот есть у нас деревня, все вместе гоняли, и твои, и мои, все, между прочим, стадо большое было.
Interviewers: А их метили как-то?
nga1939: Метили.
Interviewers: А как?
nga1939: Веревочка, на веревочку навязываешь тряпочки разные, и красные, зеленые, и зашел, завязал, и вот они уже идут, вот и. А потом я догадалась, черных - краскою белою, а белых - синею. Потому на белой овце не видна краска белая.
Interviewers: Ну да.
nga1939: Тоже. Ну, они привыкают, они, как не разгоняешь, они привыкают. Они к хлеву, уже ты это: "Кать, Кать, Кать, Кать", они уже к тебе. А только соберутся так-то вот дети, стадо это разгонят, и на ту деревню побегут, вот там где сваха живет. Как туда, так это еще ладно, а как назад туда вон в Ольшанку эту побегут, думаешь: "О, Господи! <нрзб.> тут хоть пересечешь, а там вон через ручей пошел, слышишь: так это наш блекочит, ребята, это наш блекочит.
Interviewers: Угу. Вы и овечек знали своих, как блекочут?
nga1939: Ну а как? К каждому привыкаешь, к каждому. Корова, а корову как, отлучили сами от дома с дедом. Володя этот, там живет, туда дальше: "Наташка". Я говорю: "Что?" "У меня корову кормить надо, у меня картохи вот, мол, давай. Твоя корова убегает и убегает". Ну, и убегает корова, правда прибегла. Раз полупили, другой полупили, на третий наша корова домой не пришла. Тут на полдни пригнали коров, коровы дома нету. Говорю, Фрол, корова на Бычатовке, ревит, вон она, это наша, говорю, ревит. Все зашли домой, а наша, говорю, она плутается, и домой не идет, и там, говорю, плутается. Ну что делать, теперь вот сейчас погонят. Подгоню, она на двор не заходит, она убегает - били, вот. Ну, потом, когда загнали, я говорю: "Жданочка, миленькая, не буду я тебя бить больше, не буду я тебя бить". Ну, как-то она убегла, опять убегла из стада, ну, не глядят, сядут в карты играть. Ну, опять, Наташка, ты помене корову корми. А я говорю: "Помене в карты играть надо и стеречь, почему у меня, как я стерегу, говорю, ни одна корова не убегает? Как мы двое с дедом, говорю, глядим их, станем от этой от деревни и глядим, чтоб она... а там они ходят на поле, туда пусть идут, и я за ними пойду. И вот тебе, правда, я говорю, горбом накормлю, ты, еб твою мать, колесами, я говорю, возишь кормишь. Как пошла сыпать, как расходилась я, и замолчал он, замолчал. Глядеть надо! Опять вот он стерег, и опять корова убегает. Я говорю: "В карты помене". И пошла сыпать. И все, больше, говорю, все равно я ее бить не буду. Все, и тогда уже, помилуй бог, стала корова домой приходить, а то нет. Я говорю, Фрол, больше, Натах, больше я ей даже вот не то что бить, я ей даже слова не буду плохого говорить, вот. А я слышу, говорю, вон на Бычатовке ревет наша и домой не идет, а домой боится, что бить будут, вот. Ну, тогда ужо, когда в поле корову-то пригнали, ой, у кого ж мне ведерко взять, хоть бы какое-нибудь, чтобы мне ее освободить, подоить. Ну, иду, пошла там к одной, да это, вижу, поросячье стоит, что поросят кормят, да черт ты с ней, говорю, поросятам вылью, дай хоть я ее освобожу, пойду подою. Думаю, она, может, и не подойдет сейчас ко мне. Жданочка, миленькая, давай же я тебя хоть облегчу, давай же я тебя подою. И вот тебе, ну, гляжу, ой, та обнюхалась, обнюхалась. Не буду, миленькая, на хлебушка тебе, не буду я тебя бить. Ну, давай я тебе подою, давай подою, давай, моя умница", - разговариваю с ней вот так-то во. Все, подоила, прихожу. "Ну, что, Наташ?" Я говорю: "Подоила". А это вон не батарейка валяется, Саш?
Interviewers: Батарейка.
nga1939: А-а. Вот.
Interviewers: Хуже.
nga1939: Ну, то, я вижу, что беленькое что-то лежит.
Interviewers: Ой, спасибо большое! Я их растеряла.
nga1939: Еще эта найдет... И вот тебе все, вот такие-то дела, все равно и скотина знает, как бьют, она и не пришла. А стала, стала, стали, и стала она... Стали доить, а потом, гляжу, пригнали такую, лейкозная.
Interviewers: У! У-у...
nga1939: И вот мы подержали тут эво, сдали. Ага, зарезали, приехала машина, зарезали, она, бедная, плачет, прямо во сле... Скотина и то знает, прямо слезы, прямо у нее катятся ручьем, ручьем, что видит, что ейная эта. Ну, она - пригнали, что больная. И мы больше не стали корову держать. Вот. И она молодая была у нас еще. Да, три... четвертым тёлом. И мы бросили, не стали больше заводить. Ну, правда, председатель мне говорил: "Наталья, почему коровы не берешь? Да, почему телки не берешь?" Я говорю: "Алексеич, не в силах я раздоить теперь". Ну, говорит, одну как-нибудь бы раздоила, ладно. Говорю: "Пастуха нет! Вот был бы пастух. Пятьсот? Пятьсот в месяц. Семьсот? Семьсот. Семьсот бы платила. Кабы пастух, я б ее отправила, чтоб мне самой не стеречь. Иди-ка постереги и приди дома, еще убираться надо. Убираться-то дома некому и заменить некому, и пригласить как больше некого позвать. И так-то мы не стали больше брать, и корову мы как-то рано бросили. Ну, поросят еще держали. Вот поросят, добывала мешко... эту, молоко сухое, мешками прямо. Поросят долго держали, ну, покуда ему вот операцию сделали. У нас был поросенок резать, два было еще, мы резали. И вот как операцию сделали, этих порезали, и больше... Операция ж была в августе этой... Да-да, в августе, в августе ему делали. Вот осенью порезали этих, говорю - надо ж нам... Нет, хватит, все, хватит, и больше нам не стали давать брать-покупать, держите во курей.
Interviewers: А вот раньше терялись же коровы, да? Как их искали?
nga1939: А как искали, они особо не терялись дуже, корова не овца! Корова, она походит-походит, и она, только она привыкает убегать, тогда, как гонят ее домой, она опять на то место пойдет щипать. А вот овечек, ов... овцы терялись, у меня, у нас даже потерялось три штуки.
Interviewers: Так и не нашла?
nga1939: С концами. Вот Бужь была, под Бужь от нас. Ну, напрямую три километра как раз будет. А если через Алексеевку или через Пеневичи, ну как бы будет километров семь, а пять точных. Ну мне сказали, что под Бужью. Прихожу, правда, прихожу. Хозяйка: "О, миленькая, ради Бога забери, а то у меня свои будут котиться! Поглядела-поглядела, говорю: "Тёт, что ты мне говоришь, я буду брать! А ко мне завтра придут, скажут: "Ты что, с ума сошла, своих овечек не знаешь, свою скотину?" Это не мои! Да дочечка, это ж они грязные, да погляди, они этот, сколько ж их стоит тут, это ж ты их не узнала. Да тёт, я их по глазам узнаю. Ну не мои, ну не буду я их брать. "Ну возьми, освободи ты меня!" "Нет, тет, зачем же я буду брать, а завтра ко мне придет какой человек и скажет - ты что!" Ведь скажут же, в Подбужье овцы есть, этой, мне ж сказали, я к тебе пришла, так-то, может, вы и еще кто услыхал, еще приди, а я их поведу в Нехочи! Ты скажешь: я в Нехочи отдала. Ко мне, как мне, говорю, глазами глядеть? Дома по Нехочам скажут: "Что ты, Натах, ты своих овечек не знаешь? У меня, говорю, тёт, я тебе расскажу: мои овечки, говорю, одна черная, одна белая и одна седая. Я тебе, говорю, масть расскажу, но это не мои. Я по глазам, говорю... Не. И я собралась и пошла. Вот где бы, где бы мне сказали: и в Ивановичах была, и в Пеневичах была, ну нету и все, нету, с концами. А потом послухала - их, их порезали в Нехочах.
Interviewers: У! Да?
nga1939: А я, говорю, дура, да еще с ребенком, бегала, говорю, ноги била, сколько я их поискала! А потом <нрзб.> их уже поели, а шкуру туда-то, туда-то повыкинули. Вот тебе. Ну, говорю, ладно, нехай, что ж теперь, нехай с Богом. <Нрзб.> Это пропали три. А еще баран пробег. Как не пропадать, вот он это... Приезжает с работы, я говорю... "Ну, Натах, как, а овцы все?" Я говорю: "Барана нету". И сказали, что он побег на Романовку. "Тогда, Натах, точно, наш! А он, лоб черный у него?" Я говорю: "Да, синий". Когда я пахал, через канаву перепрыгнул, баран будет в Алексеевке. Наш, наш". Он так, говорит, через Романовку это... ну пахал. Ну, наш, наш. Как я пойду в Алексеевку? Пытать не пойду. А колхоз мы один, там картоху выбирали, наши, возил автобус наш в Алексеевку туда. И Тихон и говорит: "Кума, нашла барана?" Я говорю: "Нет. Что, говорю, теперь искать? Три штуки пропало, а один, говорю, нехай пропадает, черт те с ним теперь, я уже, говорю, искать его не буду. Я говорю, на Кулиге попытала - нетути, на Есенке попытала - нету, вот, у них свои стада. А я говорю, а тут у нас одна стада Малашенка-Бычатовка, тут нет уж, ни у кого нет. Мож, съели, говорю, ужо". "Нет, твой баран живой!" Я говорю: "Да ты что?" "Он в Алексеевке". А как он попал? Тогда, думаю, правду Фрол говорил мне. А у кого ж он там?" "А у Маруси Софроновой, она бригадиркой". "Ну и ладно, нехай она бригадиркой, я ее, кум, не знаю, я в Алексеевке никого на свете не знаю, с какими я общалась, тех знаю". Все, ну, я завтра рабочих повезу..." "Я с тобою!" Я поехала. Поехала, он мне указал, где она живет, где она что. Она правда бригадиром, муж ее работал в этой, в слободе, муж Шурик этот. Ну, чья же ты будешь, кто твой муж?" Я говорю: "Фрол". "Алексашкин?" Я говорю: "Да". "А ты кто?" "А я жена". Ты, так ты Фролова жена! Садись завтракать!" "Не до завтрака мне, я пришла, говорю, у вас, говорят, баран чужой есть?" "Есть у нас баран, только он с нашими овцами в стаде, пошел в стадо". На этом, на нем на шее колокольчик какой-то". Я говорю: "Да, это тюльпаны". Были цветы такие пластмассовые, я так вот их повес... они красные. Ну, я как, назвала его колокольчиком, я говорю, тогда мой. И лобик синенький. Мой баран, все. Ну, теперь я завтра, говорю, к вам приду, в стаду ж я ж не пойду, его ж не поймаешь, не пускайте, я говорю, ради Бога, я завтра прибегу. Подхватываюсь - пошла. Ну, теперь же надо мне брать... Захожу в магазин, это прямо как с оттуда шла, беру в магазине в долг конфет полкилогамма, полкилограмма печеньев, дома наливаю бутылку самогонки, подхватываюсь. Ну, что, Наташ?" Я говорю: "У этой, у Маруси Софроновой, у Шурика, говорю". "О-о, понятно, у Софроновых". Я говорю: "Да". Вот. Ну что делать, что делать, завтра побегу. А на себе ж его, а где на себе, а где на веревку зацеплю, ну он у нас такой ручной, вот я его, их ребят приучили, веревку привяжем, и он будет идти. Ну, думаю, поскрей да так-то. Употела, уморилась, тут корову надо идти доить, тут на ферму надо идти - притащила. Давай, я говорю, зарежем! Да ладно, Натах, нехай до осени ходит. Ну и правда до осени доходил. Вот видишь, как ни пропадать, люди с Алексеевки сообщили, что чужой. И сама загоняла тоже чужих овечек я. Вышла так-то вот. Ну, может, эту время, может, позднее, о - а что это, глаза блестят, что там у нас? Глядь - овечки прибились, две штучки. Ой! "Фрол, ходи, загоним овечек". "Каких овечек?" "А вот они, какие-то пришли". Овечек этих загнали, на ход, на двор не стали загонять, на ходу загнала, прихожу, а там двойнятки бегают, ягнятки еще - окотилась!
Interviewers: Ужас!
nga1939: Ну, все, говорю, загнали двух, выгоняем, говорю, поди, шестерых! Вот это да! А чьи и чьи? А не знаем чьи! Тогда гляжу, приходит женщина, Саня: "Натах, говорят, у тебя овечки чужие". Есть. Какие у те... твои?" "Мои белые, одна будет котиться". "Ну, тогда у меня. Она у меня окотилась, говорю, вон она, двойняшек". Есть, мы, говорю, загнали в закуту, а были тут, говорю, прямо на ходу". "Ну, спасибо ж тебе, что ты загнала, погляди, снег-то какой выпал, да собаки бы порвали!" Я говорю: "Ну, спасила, вот, и вот тебе". Я ж не пригнала чужих. А что? Это ж не на улице ходят. И пусть бы на дворе стояли к делу. Ну, как, как же чужую загнать, если человек ищет. Как и, подумаю, я ж сама-то как искала, билась. И вот тебе все. Попадали еще, это загоняла, зиму передержала, ну это пришел животновод, сказал, что колхозные. А не знаю, чьи они, а две штуки загоняла, но они не котились. Что постригла я их, уже тепло стало, весной дело, постригла их из зимы. Они зиму, считай, у меня пробыли. Вот. "Ну, Наташка, говорят, у тебя овечки есть?" Я говорю: "Есть". "А чьи? Это колхозные". А он животноводом был. А овцы были эти, тогда уже перегнали их в Алексеевку, не у нас в Нехочах они были, в Алексеевке они были. Я говорю: "Вон они, есть". "О, ты еще их и постригла, давай и шерсть!" "На и шерсть тебе!"
Interviewers: Ничего себе! Ничего себе, действительно, вы продержали. А корм?
nga1939: А? А корм - это не учитывается, что я продержала, это ничего на свете! А вот не знаю, сдал он их в колхоз, отдал или нет, ну, насчет этого моя душа чиста. Вот тебе. "На, забирай!" "А ты же их постригла, а шерсть а где?" Я говорю: "Вон она, я, говорю, не мешала с своею шерстью". У меня еще и свои овцы.
Interviewers: А вы бы перемешали!
nga1939: А зачем я буду мешать? А ведь тогда надо и свою отдавать! Вот, а то прямо так-то, как связала я ее там в тряпочку: "Вот она", - говорю. Погляди, у меня, говорю, белая и седая есть, и черная, а у тебя, а у тебя, говорю, да черная, вот она, на твою шерсть, вот.
Interviewers: Позор, просто позор. Колхоз.
nga1939: Мол, это колхозные. Ну, колхозные - на, забирай. Всякие люди. Что ж это за <нрзб.>?
Interviewers: Не продавали коров друг другу? Это вкусное, это мягкое, вот это вот пастила.
nga1939: Да вот, вот она ж немного, вот немножечко ж вот оно, кто тене... Может, я отняла от кого?
Interviewers: Нет-нет. А у людей не покупали коров? Только в колхозе выписывали?
nga1939: Кто?
Interviewers: Ну, так раньше.
nga1939: У людей? А у людей мы не покупали, нам с <Хатумерей> тетка давала корову. Потому, как-то у нас коровы, они, пять, четыре года живет, вот телится, на пятом издыхает.
Interviewers: Что ж такое?
nga1939: Вот четыре года живет - на пятом издыхает. Сколько мы этих коров поменяли, и думаешь - и не держать - молодые, и держать - ничего у нас не получается. Или телится, год телится, год яловка, год телится, год яловка. Тогда тетка и говорит: "Господи, Натах, семья у тебя большая, дети твои вдоволь и молока не едят. Заберите мою корову, а я телку себе воспитаю". Может, я обменяю, говорит, там это. Они, колхоз ихний - Журиничи и эта, Хатумерь, они относятся к Брянской области. Это, я тут на ферме обменяю свою телку, возьму тогда теленую, я подойду к этому, к зоотехнику, а вы заберите мою корову. Моя корова молоком кормить будет, она дает литров пятнадцать, говорит. Я говорю: пятнадцать литров - это большое дело. Она еще не старая, она еще только три отела. Я говорю: о, три отела, теть, это, говорю, я что-то боюсь брать. Да возьми, не бойся, возьми, она ж у меня телилась, не у тебя ж еще, у тебя-то она не жила, вот и пойдет и будет жить". "Ну ладно, пойдет". Потом поехала, правда. Все, корову мы эту... Поехали на лошади, привязали, привели, корова у нас отелилась, она телилась, не перенашивала ни грамма, ни одного дня. Корова отелилась, корова молоко дала, молоко дает, ну что, и корм есть, и все, корова хорошо. Вот все мы взяли, она три, видно, четвертым отелом, так вот, вроде у нее три она отелила. У нас так и пришлось: четыре отела отелила, пятым - то-то она это еще не телилась. И самый май месяц, это, Микола. В поле, гоняли ж в поле ходят, все. Ну вот она у нас покрылась <нрзб.>, это телиться ей пятым отелом. Так вот зимой-то она телилась, потом уже она и не покрылась, ну уже, конечно, крытая. Выгнали в поле, выгнали в поле, все, <лежим>, к нам приходят: "Вашу корову парализовало! И мы от этой коровы оставили телочку. Телочка у нас отелилась, это она уже у нас отелилась, вот считай как две. Ну, эта будет доиться, эта молоко дает хорошую. Тетка приехала, ну, то вперед-то она приезжала: "Ну как же она, дочечка, тебе хоть молоко всю отдала тутова? Я говорю: "Тетя, она у нас даже более пятнадцати, ты говорила пятнадцать". "Ну Господи, может, я похуже кормила". Так вот, она спроста. Корова наша лежит, на листу привез покойный. Что ж нам с нею делать? Ни доить, ни кормить, ни ходить, лежит в растяжку. А эта, с этой осталась, и эта вот знаю, что она отелилась в марте, но что она билась. До пошла ты, говорю, что, ты думаешь, я с тобою не справлюсь, что ль? Беру за лемех, за ногу и привязала. Это подою, я ж тебе да подою, что. Я ж не пожилой человек какой. Все равно. Как тетка глянула, сколько она молока дала: "Дочечка, а чем же ты детей кормишь?" "А ничем! Мне теленка поить нечем! Ну, полтора литра за день, все. Ну а что делать? Докуда мне их брать? Пусть, что будет, пусть стоит, пусть, в поле не ходила, <нрзб.> никого. Вот Валя побегла, соседка эта Васюта корову доит: "Колыматиха, а ты доить не умеешь! А вот Васюда доит-доит-доит-доит, а пена-то эта из ведра выбегает! А ты дой-дой-дой-дой, тебе доить не хочется, Колыматиха, вот, она полную ведро, а у нее молоко течет. Валя, моя дочь, она такая, ну в школу уже она ходила. Тебе доить не хочется, вот мне доить не хочется. О, дочечка, миленькая, я ж бы подоила, не поленилась, что ж мне делать. Ладно, корова эта у нас три отела, два отела отелилась, успокоилась, молочка прибавила. Третьим отелом корова наша прибавила, четвертым наша корова отелилась, молока прибавила. О, думаем, ну слава Богу! В обед пошла корову, это уже она тут вот пятым она покрылась, в обед пошла подоила, семь литров молока надоила уже, ну, ну прибавила хорошо молока стала давать. Полдни вот тут вот, у нас обычно в полдни ходим в поле доим. Полдни, корову подоила, принесла прямо эту восьмилитровую ведерку обычно брала, я ее чуть не полную надоила. Домой принесла, процедила, все, две банки этих трехлитровых налила, еще осталось, теленку вылью, вот. Вечером пошла на ферму, коровы нету, овечек уже не держали мы, буде вывели уже овечек этих, мож, были - дети загоняли. Убираюсь, все, вот они набегают: "Мам, наша корова сдохла".
Interviewers: Господи! То есть вот пять лет у вас...
nga1939: На боли, на поле. Я говорю: "Да что, я не поверю! Корова веселая была, хорошая, подоила, молоко все отдала мне, я ж чувствую". Все-таки заметишь, не переживает или не щиплет. Я говорю: "Не знаю, не поверю, это, может, не наша". "Наша, наша Вечерка". О, лихо мне! Фрол, я, ветеринар поехали. Поехали прямо на поле - лежит. Вечерочка, миленькая, что ж ты так-то нас не хочешь кормить молоком, ну что ж ты так-то? Она отравилась. Сеяли по этой по зелени, по... Эту, удобряли, не сеяли, удобряли удобренье, и попал кусок удобренья ей. И вот этим удобреньем! Ну надо, надо ж тебе! Как стали - а что, это врач и гово... ветеринар и говорит: "А что, теть Наташ?" Куда и как он резанул-то эту вымя, как это полилась молоко! Теть Наташ, добрая, видно?" "Я не знаю, говорю, сынок, направилась, добрая стала коровка. А поверишь, го... не поверишь, говорю, что она мне первым отелом дала, я прямо... ничего, направилась". Кормила, говорю, детей молоком. Все, что делать приходит... О, лихо! О, лихо мне! Не будем буде брать, не будем. Да, не стали брать. Своя телочка, она первым отелом отелилась, вторым яловка. Вот ей надо телиться - она яловка. Тут нам председатель говори... Да, председатель был этот уже Васюков: "Что вы здесь делаете?" Я говорю: "Молока жду". А вы кем работаете?" Я говорю: "Телятницей". А он только еще поступил. Я говорю: "Телятницей". А как фамилия?" Я говорю: "Алексашкина". "Это не у вас корова упала?" Я говорю: "У нас". Рас... раз пытает, а я... надо ж отвечать, молчать же не будешь, хоть со слезами, но все-таки разговариваю, отвечаю. Не волнуйтесь, берите хоть телку, хоть корову. Хоть с молоком прямо корову берите, а хоть возьмите телку, чтоб приплод был". Ой, я не знаю, ничего я буде брать не буду, у нас есть, говорю, только она яловка. Мне уж стыдно брать их". Ну, вы эту, страховку заплатите, и все, а эту возьмете". Прихожу домой, сам пришел, я говорю: так и так, говорю, Иван Егорович сказал, вот. Натах, не будем буде брать". Я говорю, будем с своей, с этою, будь что будет, будь что будет, на этой остались - эта издыхает. Ну тут уж надо брать в колхозе. В колхозе берем, взяла коро... корову, прямо чтоб с молоком. Корову взяла, корова эта на ферму да на ферму, на ферму да на ферму. О, лихо! Схвачусь - нету, приду доить - нету. О, Боже, как же она мне надоела! Отправить ее надо на ферму, пусть она там живет, буду без коровы. Гляжу, правда, женщина приходит и так-то вот: "Ну Натах, и ты нич... видно, ничего не зна..." "Кабы знала, она б не убегала! То-то и оно, что я знаю одни матюки! А ты ее поймай, приведи, веревочку эту за трубу привяжи, а коровку так-то ты веревочкой этой похлыстай: от старого двора не отвыкай, не отвыкай, а к ново... отвыкай, от старого двора отвыкай, а к новому привыкай, веревочкой похлыстай, а это за трубу привяжи". Да буде я не знаю, за хвост буде корову привязать! Э, ты не глупи, а сделай так-то, сделай так-то! И не будит она бегать". Правда, привела, так-то сделала, хватит моя корова бегать на ферму, все, осталась. Осталась, телочка хорошая, оставляем телочку опять. Ну, семья, караул, Господи, Божья мать, теленка где продадим, а где что, все ж как-то хочется жить. Оставляем, и эта тоже три, четыре отелила, самое новый год старый - хлоп - издыхает! Остаемся опять мы на своей. Прямо сказка! Думаю: ай держать, ай не держать, ай <не увесть> совсем корову? Все. Остаемся опять на своей, эта издохла, выволокли, молодая, жалко. Вот тут то-то мне, пошла в этот Госстрах, мать доверенность, мать хозяйка, доверенность написала как бабка, бабка ж не пойдет, свекровья. А как говорят, секретарь был пьяный, а я была еще пьяней. Что она мне написала? Она мне этого в доверенности пишет, и ком-ком-ком, не то, ком-ком. Ох, видно, ничего у меня не получится! Надо мне будет, не поеду я сегодня в этот в Госстрах, деньги ж надо получить, страховку. Написала. Все, к автобусу, поехала, поехала, в Госстрах этот прихожу. На меня как, взяли мою эту бумагу, за кого я пришла получать страховку. Как вас звать? Как фамилия?" "Алексашкина Наталья Григорьевна", - отвечаю как есть. И глядят на меня все на эту. Ну, что они на меня глядят так-то? Я ж умывалась, я ж не пошла прямо с фермы. Ай я грязная, ай я не умывалась, ай я забыла? Ну что ж они на меня так-то глядят? Вот кабы вы глянули, и самой... А я не знаю, что там написано. А... И тогда, гляжу, пришел самый главный начальник, это, буквой П столы стоят, буквой Г, вот с этого края и до этого края, и всем она идет, эта бумага. Все читают и на меня глядят.
Interviewers: Ужас какой!
nga1939: Не то слово - ужас! Вы по... Я не, я не понимаю, я ж ее не глядела, главное - свидетели расписывались, за кого иду я деньги получать, в Госстрах еду, и никому - всем глаза замрачило. Главный приходит, читает, отдали ему, он только зашел из дверки, как-то его: Алексей Алексеевич был ай Алексей Викторович, знаю, что его по отчеству вылечили. И он у меня опять спрашивает: "Как вас звать?" Сама себе: что он, блядь? Спрашивает что. И вот я засмеялась.
Interviewers: Ну да.
nga1939: Как вас звать?" Я говорю: "Алексашкина Наталья Григорьевна". "А пришли вы за кого получать?" "За корову".
Interviewers: <Смеются.>
nga1939: "За корову, - отвечаю, - точно за корову!"
Interviewers: Знаю - за корову.
nga1939: За корову. Опять глядят на меня как вот, как на истукана на какого. А вы читали?" Я говорю: "Нет, я неграмотная, вы понимаете?" И он мне начинает читать! Пришла за Алексашкину, за упавшего Алексашкину Наталью Григорьевну". Ебит твою! С каким же я хуем пришла? Сейчас-то смех, сейчас-то смех! "Иди к Работаевой, та главная по этому по райо... Она вообще работала в Калуге и она главная, иди к Рабатовой!" А я говорю: "Давайте мою бумагу!" А бумагу мне не дают. Да, она понравилась им, они мне ее не дают.
Interviewers: Понравилась. Да конечно.
nga1939: И мне надо, чтобы еще бы мне эту доверенность написали, опять чтобы мне на сегодняшний день получить эту страховку, а то тогда отведется еще на месяц, может, и больше. О, лихо! А как и раз оттуда пешком, прихожу - больше в сельский совет не пойду! Пойду в контору, в правленье. Прихожу в правленье, наших этой Тамары этой Хареньковой нет, никого наших Нехочских нету, сельская главным этим бухгалтером была. Клавдия Григорьевна, напишите мне доверенность", - говорю. "Я не буду, Наташ, я не буду. Наталья, я не буду, мне не положен". "Клав, миленькая, в ноги буду кланяться, Клав, напиши ты мне ради Бога, мне срочно надо в Госстрах, чтобы мне получить. Я ж из Хвастович, ты понимаешь, за кого я ходила получать, ты не поверишь даже, только большая история рассказывать. Ради Бога пиши, ну пиши, я в долгу не останусь!" Да я знаю, что мне Степаныч рассчитается". Она, ну, знает как, и его, и меня знает, как облит... таких. Та пишет, подхватываюсь на попутку, как раз попала, приехала. Приехала туда, принесла, деньги получила. Деньги получила, прихожу домой. Домой прихожу, приходит сам насупленный. Думаю, что ж такое, что-то Фрол мой не тот. Немного прихожу, то есть посидела, гляжу - заходит этой, Маша она, заходит муж ее, Виктор Петрович он. И вот Фрол-то мне ничего не сказал, он-то, видно, Фролу сказал, а Фрол уже это как вот перед... как будто я злостно делала. На меня вот: "С кем ты... с чем ты пошла и за кого ты получала? Только он мне этого не сказал. Тогда ничает Витя этот и говорит: "Наташ, как же так получилось? А я говорю: "Не знаю, как так получилось! Вы понимаете, я не грамотная. Я, говорю, дважды в Хвастовичах побыла. Мне, думаете, легко? Я, говорю, домой даже не показалась, опять туда попала. Я знала? Я, говорю, стала назад просить, а мне-то кто ее отдал? Меня к Работаевой посылали, я-то не пошла, говорю, к этой Работаевой, я пошла домой, а бумаги-то мне этой не отдали! Да ее через газету, да ее чере... это, из сельского совета ее вон! Но она-таки и запивала. Я говорю: я не то что ее подвела, если б я знала, что там написано, да я ж бы вернулась сразу, я бы ей в глаза: "Маш, что ты мне написала? С чем ты меня посылаешь? Ты что меня?.. А правда, раз она пьяная, а я пьяней ее, видно, говорю, была, вот так я ей, так-то мы поговорили, и так-то вот я ездила получать денежки, вот еще за кого, я давно уже издохла, но еще сейчас живу. Вот потеха, вот потеха какая была со мною!
Interviewers: Веселая история, веселая. А бумагу-то они так себе и оставили, да?
nga1939: А, они еще, там через Калугу, там сколько было ее, даже и в журнале, и в газете это все написать; она секретарем работала, не такая-то как я телятница или доярка, вот. Как же они напишут, это бегом <норзб.>, особенно, я говорю - я откуда знала, и свидетели расписывались, и никому в голову... никто не почитал, у. А я вижу, Фрол не тот, а я говорю: "А на меня что ты крысишься? Мне что написали, я пошла". Вот, ты знаешь, как мне, говорю, там было.
Interviewers: Да, страшная история, страшая история. А Фрол-то ездил когда-нибудь вот по делам по семейным?
nga1939: Нет, нет, это я ездила сама. Вот на меня доверенность напишут; ему все некогда, а меня дети заменяли. Нет-нет, это и брехать даже не хочу, нет.
Interviewers: Зато был не тот! Ну, так конечно, если такую историю услышишь...
nga1939: Вот я говорю, хату оформляла, ездила я, а хата на него. Ну, он правда, он говорил, покойник: "Наташ, ты оформляй на себя, зачем ты на меня это делаешь?" Ну, я вроде он как хозяин, тоже ж вот. Зачем я, говорю, на себя, Фрол, ты ж хозяин в доме? Как я буду на себя оформлять, я этого не могу сделать так. Да Наташ, какая разница, ну мы ж с тобою муж и жена, вот оформляла, зачем ездить-то! А я ездила, он только ездил, раз то-то вот, и то со свахою. Это просто уже документы там, чтоб его была роспись, прямо лично его, то вот я за него расписывалась, ездила, я оформляла, и вот только, а так он нет. Никогда это.
Interviewers: А он сам в школе учился вот?
nga1939: Он восемь классов кончил, у него рос... у него было, он писал красиво. У него этой, он очень красиво писал даже. Нет-нет, он восемь классов кончил. Он насчет этого... его даже посылали учиться на председателя. Да, но он уперся: "Я, этот, я кому... я не этой, у меня жена евангелистка, она мне по пятницам не дает". Он как стал. пошел, пошел, чтоб его отстали. А так его, я нет-нет-нет, а если я буду коммунистом, если я буду, она тогда, все тогда, она от меня уйдет, я тогда жену потеряю, он пошел, это он брехать знал, покойник. Это честно было, а его посылали, как у него это, писанина его красивая, и он, он хорошо понимал в этих, так он, я не... я не хвалюсь, что он так. Да, а так посылали, посылали: "Вот ты поучишься, и будешь ты председателем". Не-не-не-не, насчет этого нет, тут даже и мало тебе, в партию вступ... ни в какую он ни в партию, никуда, это, это он не ходил в партию. Тогда ж вступали, в партию эту, как говорить, становили, у нас женщина ушла в партию, была партийная, с моего году она то-то вот, дояркой она работала.
Interviewers: А зачем она вступала?
nga1939: Ни за чем, что дурь.
Interviewers: Обещали ей что-нибудь?
nga1939: Не знаю, что ей там пообещали, этого, этого что не знаю, то не знаю. А, ну потом пошла на осеменатора учила, осеменатором выучилась. А мы ж все, бабы есть бабы. Бабы, а ее муж был животноводом. Бабы, давайте я сейчас устрою, мне все равно эту корову сдавать, она уже у меня яловка, она не тедится никогда. Давайте, сейчас мы, сейчас я, сейчас мы ее изуверим, что она за осеменатор. Корову на прогулку выпустили, это дояркой я была тут. Загоняем этих, коров загоняем: "Марусь, у меня корова в охоте! Вот сейчас!
Interviewers: Что у меня корова?
nga1939: В охоте, за быками. А осеменяют же, быков-то не допускают до коров. Ну, просто изуверить, она корова уже старая, ее под сдачу, она крыться не будет. Ну и что? Только, бабы, не говорите, моему Пашке, а то он тогда меня съест! Да ты что, Прасков, животновод же, жена животновода. Да! Сейчас мы изуверим! Сейчас пошла по этой по своей трубке, по стеклянке: "Во-во-во, поглядите, матка открыта, в охоте, корова в охоте". Смеяться нам неудобно, как она пошла, понесла эту железки. Ну, что мы валялись в покаты, нам доить, мы никак не подоили коров, мы, мы никак не отошли. Ну, все, будем ждать, осеменили корову. Господи, Божья мать, и так-то изуверили ее. Вот осеменатором была. Вот тут она пошла, раз она осеменатор, и пошла она далее: партийный билет, туда-сюда. А я говорю: "О, лихо! С собачьим хвостом в волки не лезут! Вот".
Interviewers: Что-то я даже... Изуверили ее...
nga1939: Ну, проверили просто, раз она осеменатор, она понимает вроде. Я понимаю, пойдите, корова в охоте - какое в охоте? Да!
Interviewers: Ну мало ли!
nga1939: Ну, хоть бы не болтала до...
Interviewers: Она ж знает.
nga1939: Да, что она знает, моло... она ж училась и она ж ездила, на осеменатора училась. Вот. И вот тебе и проверили, вот говорим, и тогда нет, все, не нужен нам осеменатор, прямо стало совещание, приехали из Хвастовичей. Быков же чтоб удалить, чтоб быки не были, осеменатор же есть, нехай осеменяет! Нет, тогда она прямо на чистую воду всем прямо на этом на совещании Праскута: "Нет, не нужен нам осеменатор, она нам всех коров попортит! Мы ее, говорит, проверили уже, все.
Interviewers: Это Праскута?
nga1939: Да, сама, сама ходалка этой, этой группы. "Все, я испытала, говорит, на своей корове, но ей, говорит, ей не крыться, я ее уже, говорит, проверила". Нет, и все, нам осеменатор, нам нужны быки, если вам нужно, говорит, молоко, нужны телята, то пусть у нас ходят в стаде быки и пусть коров кроют быки, но не осеменатор, и все. Вот. Вот проверили как, вот осеменатор.
Interviewers: Ну а если вот все-таки, теть Наташ, вот это осеменатор, он все-таки, больше получается у него осеменять коров, чем вот они вот так вот?
nga1939: Как?
Interviewers: Ну, вот там, может быть, естественным путем, может, какая-то там не покроется или что?
nga1939: Ну, может, и есть и... может, и покр... как, с быком она покроется, она день ходит с ним в стаде. Вот, а это Бог ее знает она, она, может, еще только сходилась крыться, ведь корова ж, она не сразу тут что она принимает и хоть, ну, любая эта... вот. Не знаю, этого уже я не пойму, ну не было, не было осеменатора, все, ее удалили, все, не стали ей, не дали ей осеменатора. Ведь как ни говори, это ж все, семена-то ж надо, их же привозят.
Interviewers: Угу, угу.
nga1939: За них же деньги платят, вот. А толку-то никакого.
Interviewers: Вот именно. Вот у Марфы есть подруга...
nga1939: А есть понимают, есть учатся, есть работают, этими осеменаторами, есть, вот и послушаешь, есть работают. А эта она была так, Господи, как набалдашник напаче меня. Ну я, ну я не лезла хоть куда в эти...
Interviewers: А!
nga1939: Что ты, Саш?
Interviewers: Ой, я не могу! Понравилось ей, поговорки нравятся. Как вы говорите, набалдашник на чем?
nga1939: Ну напаче меня. Набалдашник, говорю, напаче меня.
Interviewers: На чем?
nga1939: Как, ну как я набалдашник, я, я ж себя зову набалдашник, назвала ми... и ей, и себя, говорю, ну, напаче меня. Набалдашник, говорю, напаче меня, я себя не выхваляю, что я буду, что я буду выхвалять, Господи, но я не лезу в эти... Не знаю я, как-то. Вот такие-то дела, Господи Боже.
Interviewers: Так я вот говорю, у Марфы есть подруга, она держит пять коров. И она говорит, вот эти четыри от осеменатора произошли, а вот эта пятая - естественным. А, три, потому что пятая - это их мать.
nga1939: А, да-да-да-да-да.
Interviewers: Вот, и эта мать - такая огромная корова, красивая, знаете, вот как ваша кофта вот.
nga1939: Да-да-да-да, пятниста, пятнистая.
Interviewers: Вот такая красивая, внушительная, лицо такое, а у них разные даже выражения лица, у коров.
nga1939: Ну конечно, разные, разные.
Interviewers: Рядом стоят, я на них посмотрела. И вот эта вот, которая естественным путем, она такая маленькая, против всех остальных коров, такая, знаете, очень небольшая, но самая уйдойная у нее она, вот, а эти, значит, большие, в мать, видимо, они, крупные, а может, отцы у них тоже...
nga1939: Да-да-да-да-да. Да-да-да-да-да-да.
Interviewers: Вот во всяком случае... Я про Зининых коров рассказываю. А, как ты доила коров? Ну уж прям, этот позор я не буду рассказывать.
nga1939: А что такого?
Interviewers: А ты не доила? Мы с тобой вместе доили.
nga1939: Нет, слушайте, ну, раз уже вы затеяли это, про эти глупости, у нас глупости... С Урала приехала женщина, с Урала она.
Interviewers: Колитесь уж про своих коров.
nga1939: Она очень хороший сварщик, сварщиком она работала, но не дояркой. Ну, тут как ей дали, вроде она там запивала, дали сто первый километр, это наше было это, Хвастовичи.
Interviewers: Тут уже триста первый, по-моему, километр.
nga1939: Вот, но нет, то есть сто первый - двести первый, как-то вот так, направляли этих алкашей сюда, вот я... за что я вам, за что я вам говорю. А поставили ее дояркой, поставили ее дояркой. Хы. Это даже вам и сваха бы рассказала, это я с нею дояркою я не работала. А, ну это не разговореный, это что мы раз, разговорились, я разболталась. Ну, тогда она что, стала она доить, и у нее в группе был бык. Вот она корове-то аппарат подключ... этой, не так она аппаратом, как она руками, она особо и доить-то еще не... не особо умела, ей подсказывала сваха все, на одном дворе они со свахою были. Потом она: "Маш, - говорит, ну на Машу она, - а эта корова, у нее что-то и сисек нету".
Interviewers: Быка, что ли, нашла?
nga1939: Нин, это ж бык! И вот тебе, вот что, хотела быка подключить. Я говорю, это еще не ударил копытом, а то б как трахнул бы, <подумал> бы сразу, что в стенку влипнешь, вот что. Ну, не, с тем ничего не случается, кто ничего не делает.
Interviewers: Ну конечно.
nga1939: Да, а если что-то где-то что-то, я ж вам рассказывала, как кормить умею, готовить умею, так и это, вот. О Господи, Божья мать. Все бывает в жизни.
Interviewers: А у вас пасли в лесу или на, на открытом месте?
nga1939: Не, наши по лесу не ходят, у нас лесу тут нет близко. Наши ходят по полю, сейчас кусты-то и то все посодрали, то тогда ходили по кустам. Сейчас по полю, чистого поля у нас уже видно, особенно вот этих колхозных стерегут, обычно с собаками. И они это, собаки загоняют, ворочают, все, наши, наши по... по лугу ходят, по лугу, и все. А у нас нету лесу, наши по лесу не ходят. Наши как выгнали их, фермерских, прямо луг и луг и луг, а своих выгнали вот сюда за дво... за эти, край деревни, опять луг, и все, нету. Наши, наши по лесу нет, некуда у нас, лесу.
Interviewers: А раньше были в колхозе вот такие кустарники такие?
nga1939: Были, были-были кусты, кусты посодрали, вот это как, все по... сволами, потом сволы эти пожгли, потом пораскорчевали, поразборонили. Сначала дисковыми б... тяжелыми боронами, потом... сделали на луга, а так были кусты, непроходные были кусты. Начиная прямо от речки, вот называется этот Пеневской мост, Катагощино называется, та сторона Пеневская, эта Нехочская, так она, были кусты непроходимые. А сейчас уже теперь их видно, как Пеневские там пашут, сеют, и видно, как наши тут работают, кустов нету у нас теперь. Нету-нету таких, только в ту сторону теперь, где были кусты, там стал лес. Это вот на эти там поселки, это Иванковская, Данок, ну Данок-то вернее сюда, Иванковский был, Борок. Это вот эти поселки, перед Боровком, перед, между Боркой и Данка Залоговский назывался - вот эти поселки, там уже стал лес теперь.
Interviewers: Угу, сосновый, да, такой?
nga1939: И осина, и береза, и сосна растет, да-да-да. Просто несаженый он, сами по себе повыросли. Вот.
Interviewers: Как интересно! А вот здесь на карте обозначен лес между Брянском, на границе Брянской и Калужской области, это большой лес какой-то, да, вы там не были никогда? Это за Бояновичами туда еще.
nga1939: Ну за Бояновичами, там лес, как вам сказать... А он же туда числится как <проехал это мы>. Брянск начинается где он там... С двенадцатого это уж Брянск, а до двенадцатого едешь, там лес он, ну там где-то трасса вот проходит она, я не знаю, как тамова. Проездом я проезжала, вот, в Журиничах это лес этот журинский. Тут у нас все лес, вот, бывало, едешь от этой от Журинич, ветка эта ходила, вот лес, ну а как...
Interviewers: А какая ветка ходила от Журинич?
nga1939: Ну, ходила она как не электричка, а такой, возил, три вагона ездило просто.
Interviewers: Маленьких, да?
nga1939: Да, ну нет, вагончики они, какие вагоны эти. Товарняк ходил еще тут.
Interviewers: У меня на <одной> кровати лежит.
nga1939: Вот, товарняк еще тоже ходил. Ну он ходил только тут в эту сторону до Дудурово, называется вот деревня Дудурово всего. Потом разворачивается - и до Брянска, дальше он никуда.
Interviewers: Какое-то Дудурово мы проезжали, по-моему, да, проезжали, может, другое, по дороге вот мы ехали от...
nga1939: Может быть, я ж не знаю, как вы ехали, про это я не знаю, может быть.
Interviewers: Мы из Козельска ехали.
nga1939: Ну там, с Козельска, ну во, вы тогда проезжали эту, Ульянов.
Interviewers: Да, ну, боком, Ульяновский район, но самого Ульянова...
nga1939: Ну, с... Ну, Ульяновский район должны, должны вы проезжать, да, я просто как наши говорят, вот это я. Ну, когда я ехала, как Фрола везли, тут-то вот, с этой, этого была, кто нас вез, а Иван, зять Иван нас привозил туда, вот. Вот и знаю, что он до Дудорово, а за что знаю, что по этой, ну она называлась, ну хоть она линия, такой же тоже ж ходят товарняк и все. Мой двоюродный брат работал по этой линии, по этому все, и моя тетка крестная работала, они тоже железнодорожники у меня, у меня были, у нас были, наши это тамово. Они на железной дороге, вот они поэтому они и Дудорово они ездили, бывало, как я побегу туда, а там это, проводником Настя она работала. Как я на тридцать четвертую на эту приду: "Ну, Наташ, к кому едем? К Федуловым?" Я говорю: "Нет, к Золотухиным". Это я уже к тетке еду, к своей крестной, а Федуловы, он тоже дядя мне, это родной брат отцу моему, а тетка сестра родная, а жили они там рядом.
Interviewers: А это вот та вот Татьяна, там на краю, на Кулиге, тоже Федулова, она тоже родственница? А, это однофамильцы, это другая.
nga1939: Да это только однофамильцы, это однофамильцы, это Федуловых тут много, вот моя девичья фамилия Федулова.
Interviewers: Ваша?
nga1939: Да. Вот брат мой в Калуге Федулов. Это мы однофамильцы, с нею нет. Ну, так у меня в Брянской области родственники эти: дядя помер, тетка померла, двоюродная сестра у меня в Брянске живая одна, одна померла, другая, другого брата. Вот, это она была, она у меня была на семидесятилетии даже, на семидесятипятилетии, она приезжала ко мне, она ко мне и летосе в феврале она приезжала, эта вот. Он в школе дежурит, тоже ее двоюродный брат Гриша Лёзин, вот. Я это, его, Гришина мать и вот эта Рая, они двоюродные сестры, вот такие они это. И вот она, Грише было пятьдесят, эта: "Ну пойдем, Наташ". "Не пойду, а, Раечка, миленькая, не пойду туда", - говорю. "Пошли, там же Аня будет". Аня - сестра этого Гришина. "Ну, говорю, если Аня будет, то это, ну пойдем". Ну, пошли, я ж ночевать сюда, нас Гриша привезет. Ну, правда, ночевали мы у меня, она там не осталась, и вот мы этого, вот оно, и едем. А так уже у меня теперь... У меня своих уже, и хоть и у нее, у Раи сколько их братьев было. Витя, Пашка, Толик, Саша, Тихон - пять братьев, она шестая, да, шесть у тетки Марфуты было тут-то... это, детей. И все померли, братья все померли, она одна живая вот. Братья были тоже военные, вот. Один тут, ну это уже как пришел из этого... а что Тихон, это он даже, он в Польше буде и помер. Жена только переехала в Москву, жена в Москве у него, не стала она там.
Interviewers: Я еще хотела про коров спросить, как их н... имена какие давали коровам?
nga1939: Имена? А, имена - какую назовешь, это сам ты от себя ужо. Имена и Зорька, и Вечерка, и Ночка, и Ласка, и... И Жданка, и Мещанка у меня была.
Interviewers: Мещанка? Почему?
nga1939: Да, вот это в колхозе я называла сама. Вот, и Середка, и Пятенка, Субботка, Красуля - это как назовешь. Рябинка, вот, это как сам вздумаешь, придумаешь. А Мещанка, за что я ее на... вот назвала, это прямо на ферме назвала, как на ферме работала. И все смеялись: "Вот как ты ее назвала!" А я говорю: "Просто она какая-то маленькая, культурненькая, и она очень чистая. Вот она никогда не маралась. Ну, я ее все как-то Мещанка и Мещанка. И все, они это, ужо помогали мне по первости чужие, свои у меня еще дети маленькие были, вот. Теть Наташ, а ты не дои... А ты Мещанку не дои!". Зн... знают, что она Мещанка, она и спокойная, и она такая росточком низенькая, вымечка эта чуть не до этой этой, и спокойная. Еще Неделька у меня была, так-то вот, а Неделька это уже все, но говорю, Неделька моя каждый день телится. В поле стерегут коров, телка отелится или что, тогда уже она от теленка не отойдет. И теленок ее подоит, и она его не бросит. Коровы уйдут, вон где-нибудь стадо вон где, а она будет с ним, а где, теленочек он же не успевает, и она будет с ним. Как едем доить: "Натах, Неделя опять отелилась! О, ну лобишь ее мать эту Неделю, говорю. Она-то говорю телится, а телята, говорю, ихние пьют молоко моей Недели.
Interviewers: А почему она Неделя? Почему ее так назвали?
nga1939: Ну Неделька она звалась, просто Неделька, Неделька, вот.
Interviewers: А и как была, Субботка еще у вас?
nga1939: Субботка, Пятенка, Вечерка, Красуля, Седавка, Середка, и вот тебе. Ночка, Галка, вот то-то Мещанка эта, ну как назову, как этих, а их всего двенадцать коров всего было тогда. Руками доили, аппаратов не было.
Interviewers: А почему это по дням так? А Субботка почему?
nga1939: А Субботка, ну просто назвала, все, так вот просто, ну как, как назвать это, ну пущай эта Пятенка, эта Середка, эта так, эта... А потом эта черная, эта будет Ночка, эта Галка черная, вот уже надо ж как-то разные называть-то, одни уже никак.
Interviewers: А по четвергу можно назвать?
nga1939: А по четвергу не, я не как-то не, я не просто то, что на голову взошло, вот так я, я не то что по порядку. Раз, а за что назвала, эту вот Мещанку это я знаю, что я сама называла. Я становилась на группу, они были названные. А тут уже по этому раз по списку-то, по журналу идет, это, название ее, ее уже называешь опять по этому имени, менять уже как-то ее... И у них есть на ушах эти, как, ну мы называем сережки, наметы, намечено, они под номерами. Вот, и вот так и называли, а это уже когда если я телку набрала, телку заменила, эту сдала, она старая, я уже ее назову по-своему. Вот, вот и это-то, все это, все смеялись мне: "Ну она у тебя, Натах, и правда мещанка". Она у тебя никогда не марается". "Ни-ко-гда, - говорю, - вот поэтому, - говорю, - и она, такая она, рожечки прямо как-то вот ухватиком". Она очень красивая была.
Interviewers: Здорово! А овец не называли никак?
nga1939: Овец - нет, овец никак не называли.
Interviewers: А коней как называли раньше?
nga1939: А коней тоже, это не знаю, вот знаю, что сейчас у этого, у Валери... у этого, у Юрика Ночка. Вот, у этого, у Лени, как его, у этого конь Орлик.
Interviewers: А у вас как были?
nga1939: А у нас не было коней, коней у нас не было, нет, нет, мы не держали.
Interviewers: А Фрол не любил коней?
nga1939: Фрол их и запрягать боялся, честное слово говорю, коней он боялся. Натах, ради Бога, я запрягать не буду: она мне голову отъест". А чего ж мне, говорю, не отъедает? А тебе, ты, в... твоя, говорю, правда, это, голова дуже хорошая, умная, твоя, она, говорю, вкусная, видно, твою взять отъедят". Запрягать - никогда на свете. Вот ехать на Хотомерь, едем, все, пойду запрягу, и там на Хотомери, конечно, тетка запрягает. Не подойдет, не надо. "Ой, Фрол, у нас заверток обоварлся!" "Ну ладно, я буду держать за вожжи, ты делай". Это честно, я не хвалюсь, он не это, нет-нет, он лошадей не запрягал.
Interviewers: А вы откуда умеете, все знаете это - запрягать?
nga1939: А я - откуда научили? Когда я была пацанкой и пришел ко мне бригадир, а бригадир - он этой вот Евгении свекор. Ну, я была, я еще несовершеннолетняя, я была пацанкой. И он приходит, ну, раз жили бедно, жили мы в недостатке, и он прихо... а был бригадиром, он потом поше... был в председателях. Он приходит и говорит: "Наталья, пойдешь на сев возить". Наталья - главное. А я говорю: "А я, дядь, запрягать не умею". Я его не называла ни Федор Афанасьевич, он мне дядя, я его и назвала. Я говорю, дядь, запрягать не умею. А он мне что ответил. Не уме... Не х... Не умеешь запрягать, не умеешь - научим, не хочешь - заставим. Пошла, он мне конюх запряг. Пошла, это там же мешки грузить надо. Я девятнадцати замуж вышла, ну я восемнадцать лет мне было, я поехала, на торфе пробыла, я поехала уже себе зарабатывать. А это я еще до этого, до этого еще, до торфы до этой, ну, мне, может, ну, годов шестнадцать было, ну семнадцати не было. Я пошла, а там же мешки, на сев-то надо мешок поднять и в базе надо нагрузить. И мне к сеялке надо подвозить. Вот там привезла машина, а в сеялку засыпать надо мне. Ну, еще там один товарищ, подруга там будет, и все, может, постарше меня. И знаю, что агроном подъехала, ее звали Ида Васильевна. Она калужская, не наша, не нехочская. Как она глянула на меня; я, как говорят, раку по сраку, веребью по колено.
Interviewers: Чего? Кого по колено?
nga1939: Сейчас опять будете смеяться.
Interviewers: Да Сашка любит, давайте раска... Как, раку? Раку понятно, а кому по колено?
nga1939: Раку по сраку, веребью по колену.
Interviewers: А, веребью по колено!
nga1939: Ну, я ж была такая-то росточком. "А кто вас послал?" Я говорю: "Бригадир". А вы какой бригады?" Я говорю: "Второй". Наша бригада была номер, под номером вторая. Это Федора Афанасьевича?" Я говорю: "Да". Ну, все, она меня спросила, я ответила. Ну, мы сеем, затариваем сеялку, все затаривали, и все. Гляжу, этот Федор Афанасьевич вот он пришел. "Ты разжаловалась!" А кому я разжаловалась? Она приехала на сев, она агроном, она проверяет, как сеют, а я севарь какой, грузчик-то я какая? И вот она, ну, она спросила, как. Я говорю - Федулова Наталья Григорьевна, я ж не Алексашкина была. А сколько вам лет?" А сколько... Я говорю - послали, я и пошла. И вот она, видно, там стригача дала. Мол, отвечать будешь, попадет или под сеялку, попадешь или что. Я ж несовершеннолетняя. И вот такие-то дела, так-то было со мною тоже.
Interviewers: Да-аа.
nga1939: Я, вот я побыла, а потом ужо я, ну он меня хоть - а, да, тут он был этим, председателем. Тут приехал вербовщик. "Мам, я поеду, я поеду, я поеду хоть что-нибудь себе заработаю, что я себе, хоть это, матерьяльчику куплю для себя". Негде ж взять ничего, ну, бедно жили мы, абсолютно бедно, я не хвалюсь. И мать говорит: "Дочечка, ты ж молодая, ты там, что ты там, ведь это ж торф, надо ж его, надо ворочать, как-то копать, как-то его сушить, как-то его там складывать, его в скирды, его на вагонетки". А вагонетки - это не то, что ты возить, паровозик - это уже сам по этой, такая узколеечка называют, это сам, грузишь эту вагонеточку, и туда, к этой... скирдами его складывали. Непогода - сидишь, делать нечего, погода - тут уже работы... Вот, что твоей силы есть, всё. А тут, а он не пускает, председатель меня. Тут мне-то нет, ну все-таки, а вербовщик берет. Завербовал. Поехали пожилые, постарше меня есть, не то что пожилые, старше меня. "Ладно, Наташка, поедем, не горюй, ну поедем, Натах". Поедем. Вот я поехала, сезон я там отработала. Во сколько бы... в каком месяце, а в мае месяце, видно, поехали мы. Да, в мае, в начале мая. Вот май, июнь, июль и август, сентябрь, в октябре или в ноябре мы приехали. Вот я там пробыла, ну, правда, рассчитывали, я себе что купила: купила себе ситец, а как он называется, штапель тогда назывался. Купила вискозу, вот этого брала я матерьялу. Купила себе одеялку тонкую, тоненькую одеялочку купила, вот они по семь рублей тогда стоили прямо. Я, что, говорю, теперь, еще у меня денежки остались денежки, эти денежки привезла я домой, поехала в Брянск, купила костюмчик себе. Вот, вроде я на заработках была, я заработала. Вот. Все, стали ужо я, и с этой с торфии, тут мне, становят меня кадрово сено возить на лошади. Коровам, лошадям - кому придется, овцам. У нас овечки были, как я работала, тут, у на... на нашем этой были. Все. На лошади. Вот мы неделю возим, неделю возим, воскресенье у нас выходной. В воскресенье на этой лошади едем по дрова себе. Лошадь ночует она у нас, сено осталяем, на дворе она у нас дома ночует. Двое мы, две подруги, только та с тридцать шестого года, я с тридцать восьмого года, а соседи мы. Вот, возим, работаем, работаем и на реку поедем, ну, куда е... назывался фуражир, куда по сено едем, женщина. Вот. Уже это, едем, везем сено, праздник Микола была. Вот, а морозы уже, снега были. Это будет во девятнадцатого декабря, вот. А пообещался отец, отец был в Брянске, и с Данка двоюродный брат приходит и говорит: "Теть Настя, а дядя Гриша дома?" Мать: "Нету". "Как нету? А дядя Ваня дома! Тут Миша этот, дядин Ванин: "Да, отец наш дома, а дядя Гриша пошел домой, они сели поужинали, как с Брянска шли, а он работал с ним". А отца нету. А я уехала на эту, сено эту возить, и вот я везу эту сену, везу на свою ф... на свой, на конный, коровы-то были на Романовке, лошадям. А тут меня и Алдутына встревает тетка: "А Натаха, ты работаешь?" Я говорю: "Да". Знаю, что праздник. "А сегодня ж праздник". "Ну мы, тетка Арина сказала, что работать будем, это, не будем праздновать". А твой отец ногу отморозил". А я говорю: "Как? Я не чула, говорю, теть, я ж ушла рано, уехали мы рано". А уехали мы на реку, пораньше чтоб вот, далеко ехать. Вот все. Тогда, ну ладно, Вера: "Ладно, Натах, ты беги домой, а я, там помогут, свалят, тогда лошадь я пригоню". Я говорю: "Ну, тогда я пошла". Я прихожу домой - отец мой лежит. Нога отморожена, пальчик, пальчик-то это чуточку прям отпал. А что делать? Надо завтра е... везти в Подбуж в больницу. Мать тоже несмелая, пойду сама. Пришла сама в контору, в правление, это правление было на Романовке, у хозяйки. И сидят все, и вот он председателем, тот-то, который меня заставлял, Федор Афанасьевич. Прихожу - а там меня знают, и отца все знают, все, и конечно, и он знает, и все мы это... Наталья, ты что пришла?" - спрашивает он. Я говорю: "Мне лошадь нужна". Что делать?" Я говорю: "Отца в больницу отвезти надо". "А что с ним?" Уже знают, что он ногу отморозил. От, о, он не думал, что его в Бранск денатуру попить!" Мне хлоп, мне говорить, и говорить нечего, и я заплакала. Заплакала, тогда помощник, Иван Сергеевич он, хвать меня за руку, Рыжов Василий Федорович стоял, ну, это они как, ну, подлокотники все, как, я их так назову. Ну, стоп: "Натах, дочечка, стой, стой, стой". И он прямо давай ему говорить: "Кому ты говоришь? Ты ребенку сказал. Она что знает? Ты должен дать помощь, дать лошадь, и ребенок повезет отца в больницу, ты не имеешь права отказать". Ну, тогда бери, только не эту, на которой ты сено возишь". Ну, хорошо, мне какая разница, лошадь, да и все. Прихожу на конный запрягать, а мне дают не са..., не л... не сани, а салазки, только оглобли есть. Ну, думаю, ладно, запрягаю. Запрягаю лошадь, пригоняю домой, а тогда дрова возили кустовые, беру палки, беру лыки, тогда это были, лапти плели, веревки вили. Вот, беру эти лыки, сзади палку привязываю, тут эту палку привязываю, вроде как подплутала их, и они на..., стелю сено дома, беру сено дома, постелила, отца... Отец вышел, посадили, поехали мы, поехали, только до ко... за конный заехала, хлоп - заверток оборвался. Ну, ладно, дочечка, ты как-нибудь ты так-то, так-то". Да это ж где крутить-то, я уже знаю. "А я буду за вожжи держать лошадь, чтобы она не убегла". Все. "А ты знаешь, дочечка, поедем мы с тобой через Пеневичи, сюда у нас тут <на Ляхи> дороги не будет". "Поедем, я ж этjq дороги не знаю туда". "Я ж тебе буду указывать, я ж буду сидеть". "Ну, поехали". Поехали мы через Пеневичи, на Подбуж, в Подбуж приехала - отца моего кладут. Поздно ужо, а он и так день маленький. Поздно, ну, поехала, и опять он мне, покойник, приказывает: "Натах, дочечка, не едь ты сюда, едь ты как ехала, на Пеневичи, тебе хоть дорожка хорошая. Лошадь сама дорогу знает". И правильно - и она меня по дорожке, по дорожке, я домой приехала. Думаю, отпрячь мне тут на конном, а это все домой нести, нет, дай я все домой завезу, дай хоть сено свою дома свалю. Не оставлю я сено тутова, еще их, лошадям это оставлю колхозным, дай я ее дома свалю. Я домой приехала, мать плачет: "Я даве тебя, дочечка, не дождала". А Миша вообще маленький. А я говорю: "Мама, мы ж поехали поздно, там покуда приняли, покуда ж..." "Положили?" "Положили". Всё. Ну, теперь же надо лошадь самое отогнать. Поехала лошадь отогнала, отпрягла, пустила на конный, домой пришла. А завтра же работать надо ехать, работяге этой. Вот тебе всё. А в Подбуж ужо, выходной: "Ну Вер, ты как, по дрова не поедешь?" "Нет, Натах, я ж ездила тот выходной, сейчас тебе". Ну, раз нет, а я по дрова не поеду, я лучше поеду в Подбуж, к отцу съезжу. Вот так я и жила, так моя детство проходило.
Interviewers: И как же, долго он лежал?
nga1939: А не, ножки эти удалили, где обмороженные были, это там ему прямо удалили, а потом заросли, и домой его привезла, вот. Стал, ну, он жил еще долго, порядочно еще жил, вот такие-то дела. Заблудил. Да, заблудил, и как, рассказывает, он прямо и рассказывал. "Да я ж, говорит, самого встрелся из Данка". Ну, звали его Люся, звали его.
Interviewers: Заблудил, да?
nga1939: Са... Встрелся со мною Люсик, и он здра... он мне, говорит, сказал - здравствуй, дядь Гриш, и попросил у меня закурить". А отец мой не курил никогда. "Тут-то-то я, говорит, и понял". Он прямо рассказывает, что он, пьяный, что ль. "Тут-то я и понял, когда, говорит, я сказал - Люсь, я ж не курю, и от меня, говорит, отошел, ха-ха-ха, засмеялся".
Interviewers: Кто же это был?
nga1939: Ну, как подшутил, он как шут. Вот так гово... Как это, рассказывают-то. "И я, говорит, иду, все кусты, и кусты, и кусты, и кусты непроходимые. Все, думаю". Вот ему бы перемолчать, молча, а то он ему здравствуй сказал, и отец ответил.
Interviewers: А это вот плохо, да?
nga1939: А это, видно ж, не надо говорит. Вот, тут он закурить у него еще попросил. И все кусты, и все одни кусты, и кусты непроходимые. "Хоть бы, говорит, мне в Бояновичах свет показался, а то нигде ничего, все". "И знаю, что ну от Данка тут идти, тут тогда уже Кулига будет видна, там этой..." И все, я, говорит, только иду: Господи, только чтобы мне хоть бы напалась скирда, чтобы я переночевал в скирде". А у него ни спичек, у него и ни... Ну, раз он не курил. И вот тебе все. И так-то где он, в скирде ли он был, или он шатался всю ночь, ну по-видимому, в скирде. Как он, если б ходил бы, он не обморозил. Вот. Ну, тогда уже он да, он сам говорит: "Я уже не помню, то ли мне скирда, то ли мне копенка попалась". И вот которая нога на снегу была, и вот они эти пальцы обморозились, а на которую вот наклал, эта... А потом поднялся и пошел домой, и оказывается, недалеко от Кулиги был, деревня уже вот она, <по Кулиге> был или что, и вот все, на самую Миколу он пришел. И вот всю ночь прошатался и ногу обморозил. А что лапти? Это ж не валенки, да. Тогда в лаптях ходили. Вот такие-то дела. Все, ничего потом.
Interviewers: А так заблуждались в лесу, да? Были такие случаи?
nga1939: Может, что и блудил, не знаю, я вот, я про это ничего не скажу. Ну, так блудили, а это вот отец и ногу тут-то, оборозился. Вот такие пироги. А потом ужо, тут уж замуж вышла, тут ужо я стала работать, тут уж один ребенок, второй ребенок, третий. Тут меня становят опять на ферму, тут уже на ферму, вот с тех пор я стала на ферму, это как раз Ивану было, видно, то ли два годочка, третий ему, но знаю, что не полтора, вот. Ну, да, между, да-да-да, между Иваном и Юрою у меня выкидыш был. То, что их, прогал у меня, так-то они у меня через два года, вот, а это у меня как раз выкидыш был. Вот все, я и на ферме, и на ферме, вот пришли меня уговаривать, председатель. Михаил Филиппович, этот, Александр, Александр Филиппович это вот уходил, а Михаил Филиппович это становился. И вот они приходят: "Баб, а где Наташка?" "Деточки, спит. А что она вам?" "Да дояркою мы хотим ее поставить". "Не знаю, видишь, деточка, она ж спит, она ж молодая еще, у нее дети". Она проспит". "А ты будить будешь, баб?" "Да". И вот, ну ладно, думаю, а все что-то будет, копейка будет, пойду. Пойду доить, что я доить не сумею, что ль, корову ж дома дою, ну там побольше, Господи, ладно, втянусь. Ну руками, аппаратов не было, руками доили. Вот, все. Стала доить, доить стала, еще родила, еще родила. Декрет - нету, декретов не брала. Вот, ну его не давали, их тогда не давали декретов еще.
Interviewers: А вы уходили, на кого ж вы эту армию оставляли? Детей на кого вы оставляли? Еще маленькие же.
nga1939: Кого? Бабка ж, бабка ж, свекровья была, свекровья уже у меня померла в этой хате. Свекровья, уже Таня моя училась в Брянске, на этого, она выучилась на лаборанта, по этому, ну только по стройке, по цементу. Они вот эта Наташа, во свахина, Таня, они это... И Таня моя училась, вот, уже бабка умерла. Уже Тане мы сообщали, она училась в училище. Вот. И так... И так я стала, стала работать, а потом уже ферму как-то бросила. На телят, на телят как приклеилась, и покуда бабку похоронила. Ну, это ушла уже я в отпуск, <вот такие-то> делала опять. А то Таню родила, брошу, я не буду работать, тебе дети не нужны, я не буду работать, я сяду на твою шею, буду сидеть, а ты обрабатывай нас всех, не пойду работать больше. Не пойду, не пошла. А что, восемнадцатого мая родила. О-о, база стала, на базе хлеб появился, а уток много. Люди несут, а я дома сижу. Мам, я пойду на работу". "А ты ж сказала - не пойду". "Мам, у нас же уток много, их же кормить надо". Ну, я тебе буду приносить". "Не носи ты мне тут, вот она". "Ну, вот тут вот она, я тебе и принесу, ты покормишь, а я это, тогда пойду домой с нею". Ну, как хочешь, принесешь - покормлю, а не принесешь - не надо. Тут я бегать не буду". Вот. Я хоть и там на току узнаю, где что лежит. Все. Вот шофер наш: "Натах, выпить есть? У вас гулянки были". "Есть". А что, говорю, было б за что выпить, выпить-то, говорю, так просто не пьют. Было бы за что, главное, бутылка будет". Ну тогда, говорю, посмотрим на твое поведение". "Садись в кабину". Сажусь. Тоня, я. "Ты дойдешь пешком, ей надо скорей, ребенка кормить". <Тоню не взял.> А она то-то во жила, а я у... а я здесь вот жила, ужо в этой хате. Вот. "Там три мешка есть". "У-у, Петь, давай". Давай сюда вот, скидывай, мешки я потом принесу". "Ладно, колхоз был и будет". Ты давай. Тут бегом, ну правда, какие-то гулянки. Селедку кладу, хлеба кладу, бутылку: "На, давай, все, уезжай". Бабка: "О-о, Натах, давно б тебе идти". "А ты думаешь, говорю, зачем я пошла? О, теперь мы живем". "Теперь, говорю, баб, будем жить, а чего ж, только давай, говорю". "Ну, это я тут пересыплю, это я, это я сделаю". Вот, бабка сделает, тогда дети, по чуточке все, высыпали, убрали, нету, все. Вечером опять в этот же день, я говорю: "Петь, не надо, а то, говорю, слишком наглядно будет, соседи глядят". "А мне по херу соседи, есть момент, давай". Ты что, о Господи, а то моменту не... Давай, так и быть, на, бутылка есть, иди пей". А мне думаю, Господи, три мешка опять еще хлоп! "О, Натах, теперь мы живем". Баб, конечно, живем, бабка сыплет, сыпнет им, они почекочут, в воду, тут в ручей пошли, опять идут. И вот тебе все, и пошло, и пошла я. Потом гляжу, Коля, он тут у меня Валю крестил, кум. Это на <тарабежки>, это уже вроде как к Фролу приехал, это вы рассчитывайтесь как хотите. Я с базы тожо на этот, и с ба... Этот, мне рожь. Мать, какая разница, рожь - рожь. Коль, а сыпанешь, они поедят, а рожь что, не, не хлеб? А ржаной же, говорит, хлеб-то сами едим, мелем на мельнице, посеем и получали рожь. И вот сеяли, на мельнице мололи, а посеешь, чтоб песка не было. Вот посушили и на мельнице на току и мололи, своя в колхозе мельница была, а то в Пеневичи ездили. А пекли хлеб такой-то. Вот высушишь ее, чтоб он не запарился, не попрел, сушишь на солнце, чтоб это... Посушил, и тогда уже в мешки и пошел. Помолол, пришел в закром высыпал, ну потом сеешь на эту, на сито, подсеешь, это поросятам, а это себе хлеб печешь. Вот такой-то хлеб тогда пекли. Вот, а трактористом работал, он же много хлеба получал, стал много получать. Как уже он стал работать-то путем. Поворовала я немало. Особенно начинается эта уборка, ну а база ж рядом, вот она. Ну, кто со мною, кто помощник? Я не то что что м... Это чтобы вот нести ему, мне хоть веселее идти. Ходить боюсь одна ночами. Юра, я пойду! Но только я пустой не буду, я хоть в рюкзак возьму. Только идем, говорю: "Сынок!" А тут кукуруза была посеяна. Только идем: "Сынок, кто-то пошел вперед нас". "Мам, давай в кукурузе посидим". "Давай". Куда он пошел, дай хоть на улицу. Он на базу. Ну пусть он на базу, а мы давай на сушилку! Мы в сушилку влезем. Он на ток, а мы в эту, там дверка была, в дверку, это уже овес, легкий, нагребаю овса. И мне, мам". "Ну, на и тебе в рюкзак". Пошли, все. Принес... Принесу, есть, думаю, кормежка есть. Ну, зато они и были утки, зато и были, <растами> прямо жирные, как те. О, Натаха". Я говорю: "Мам, волка ноги кормят". Вот, так и это. Тут кладовщик был рядом через речку. На ферму еще не ушла. "Натах, я базу, склад забыл закрыть, ты не, не закроешь?" Поняла, какой склад закрывать. Там с этого боку ржаные отходы стоят, с этого - пшеничные". "Поняла, не дура, разберусь". Дает ключи, пошла. Выпить захотел. Пошла, ну что я, за одним мешком шла? А я сейчас в бурьян, я штуки три или четыре вынесла, в бурьян этой, поставила, потом поношу. Пока момент есть. А то на спину, пошла. Пришла, все. Бабка уже угостила, его нету у нас. Тут бабка угостила. Ну, как, Натах, как, Натах?" То-то все, за тем-то я ходила, то-то все, сейчас же некогда носить, сейчас же надо ж мне на эту идти, вот. Ну ладно. Вот. Потом - ну как же поносить? Как что, ничего. Беру тряпку, травы, а где вроде нарву, а где что, туда в мешок этот кладу, в тряпку, несу домой. Все поносила. Вот, я говорю: я потаскала, поворовала. Как говорят, я говорю, ох, если на том свете все это приносить, ну мне там не поносить тогда.
Interviewers: Говорят, что приносить?
nga1939: Ну, говорят же так, я не знаю, но что-то там, как ямы копаем, там никто ничего не носит, как хороним.
Interviewers: А как говорят, что, что приносить надо?
nga1939: Ну, говорят, что воровал. Но я ж не в людях воровала, а в колхозе.
Interviewers: Ну да. А что, что приносить?
nga1939: И все это мало, говорю, и все это поносить туда, а если, а если кто, говорю, машинами возит?
Interviewers: Что, на себе носить или как?
nga1939: На себе, а как же, а на чем?
Interviewers: А куда носить?
nga1939: А кто, да это болтовня, а куда там носить, я не знаю. За что я говорю, я, говорю, сколько похоронила, похорон сделала, что-то там ничего не нашла, куда там носят, куда там собирают. А где-то хоть, а где-то, говорят так, говорят так.
Interviewers: Ну, как-то говорят, да, что как-то вот будет носить? А как? Вот если я что-то своровала, да?
nga1939: Ну, я своровала, вот к делу, я воровала от телят. Я ж комбикорм-то воровала. И вот, мол, его надо опять назад поносить. Я его... А? Ну, говорят-то так, а я ж не з... я ж не знаю, может, это болтовня.
Interviewers: У, на том свете будешь назад носить? Не, ну понятно, но интересно.
nga1939: Почему ж мы, кто копают этих ям, и нигде ничего не нашли, я вот про что. Где такой-то там склад, куда его там носят?
Interviewers: А не говорят, что наоборот, кто кому-то что там дал, то там у тебя все будет?..
nga1939: Ну, ну это дал, может, это как-то нет, а говорят то, кто воровал, но я говорю, воровать - это ж в колхозе все воруют. Ну это украла бы я у человека, обидела, вот это дело другое, <это есть>, говорю. У человека уже нельзя, но колхоз - мужик богатый. В колхоз никто не понес, а все с колхоза стараемся ж. Вот. А там Бог его знает. Я говорю, это тогда мне не поносить. Я ж уже буду, говорю, старенькая. Кому носить. Вот такая проблема, такие... Бог его знает, что там есть, что там будет, ох, никто не знает. Хорошо, как еще закопают, а то, может, поднимется какая, валяться будешь. Вот.
Interviewers: Что еще, а, вот что я хотела спросить. А у вас не варили пиво раньше сами?
nga1939: Нет, этого не делали.
Interviewers: А что, а квас какой-нибудь, что, что вообще?
nga1939: Ну, квас делали.
Interviewers: А как?
nga1939: А квас, как, квас как у нас делали, у нас заквашивают муку. Ржаную муку заквашивают, ее, вернее, обливают кипятком, не так, не заквашивают, как его делали, квас, а обливают его кипятком, становят в печь, она там томится.
Interviewers: Долго?
nga1939: Нет, ну сутки потомится, она делается красная, вот такая вот. В чугуне, в чугунах под сковородой. Как шоколадная делается эта мука. Тогда делают вот эту, закваску, заквашивают муку, а это дела... эту кладут муку, чтобы он был красный. И вот, и вот тогда это все опускают, и он стоит, и дня два-три, он заквасился, вот квас этот делают.
Interviewers: А это стоит уже не в печке или в печке?
nga1939: Нет, это стоят уже он так, на полу будет, тогда полы эти были, на полу вот он стоит. А сейчас я делаю квас, я, ну закваску я так же делаю, а чтоб красный был, я яблок сухих, суш... сыпну, и он делается такой, красивый. Как чай. А делаю. А Таня у меня сейчас как-то делает, ну три дня тоже он стоит, но она сыплет дрожжей, пачку дрожжей этих сухих сыплет. И кофе сыплет как-то, ну я этого не знаю, я не делала, и лимонную кислоту сыплет, пачку. И на пятнадцать литров вот она то-то делает это все, эту пачечку дрожжей сыплет, пачечку этого сыплет, лимонной кислоты, две ложки кофе. А сколько сахару она добавляет, вот точно я не знаю, но знаю, что и сахар добавляет еще. И тогда в кастрюлю такую-то, она купила мне полированную, вот в эту кастрюлю, дня два он постоит, все, тогда по этим, по банкам, по бутылкам разливает, и вот мы это покрывали, только дули этот квас, как этот. И она его знай этот выливает, этот заделывает еще, этот выливает этот еще заделывает. Она: "А, мам, мы то-то у Коли так-то его, и это, мы воды не пили". Мы только, говорит, то-то у Коли если этой, и она уже мне говорит: "Ты, Тань, делай квасу и привози нам". Я, говорит, как пятилитровую эту бутылку налью, а он там прокопал эту вот для, ну там рыбу запустил, просто ковшом этим, а ты знаешь, говорит, мам, какая вода, такая она и холодная, хоть себе, говорит, пей, хорошая. И мы, говорит, эту пятилитровую юутылку туда, называем холодильник. В воду эту опустим, хоть воды мы возьмем такой бутылку, говорит, эту пятилитровую, и мы пьем это. Все, Тань, квас весь, готовь еще. Тогда уже везу, говорит, на машине, мы только и спасались. И тут вот они у меня спасались. Сейчас, кваску, сейчас подают. Мож, погорчей какого кваску? Да можно и так. Можно по рюмочке, вот так. Вот она все время, но делать я так не делала, я делаю с этою с закваскою с муки. А чтоб красный был, сыплю яблок. Яблочек сыпну, ну я делаю тоже понемножку, потому я одна живу, ну все-таки этой, так-то дед придет: "Натах, квас есть?" Я: "Есть". Вот твой, окрошку сделаю, окрошка получается это, с купленного ничего. Я говорю: "На, давай налью полторашку". "Мне полторашечку, больше не надо, хочу окрошечки сготовить". Вот, ну, этот идет, ну, и он, говорю, он же кислый, такой вот настоящий квас. Вот, так квас делали и делают. Но тогда делали помногу, бак, может, сделают. А теперь уже по-новому. "Мама, это меня научили, такой-то рецепт". "Ну, делай", - говорю. Она этой лимонки, то вот маленькие пачечки, а у нее здоровые вон пачки, такие-то вот прямо, большие, ну вот они лежат есть.
Interviewers: А в окрошку что у вас кладут?
nga1939: В окрошку? Раньше у нас клали, корочатина называлась.
Interviewers: Что это? Как это?
nga1939: А как это корочатина? Когда режешь поросенка, и ложишь в окорок, солишь его, его солишь, вот зиму он этой...