201908_mai1928

First transcription: 0:0:0 Last transcription: 1:33:16


MAI1928: Отсюда восемнадцать километров. Через нас, когда была война, - с Новгорода на Чудово. Через нас весь фронт шёл. Всё войско шло: конница Гусева - все-все-все шли через нас. Мы переходили с рук в руки четыре раза. Четыре раза. То немцы возьмут, то русские. От нас, немцы стояли, четыре километра фронт был. Потом наши эвакуировали под Мясной Бор, где мясорубка была, мы там были. А деревню нашу - сто домов - сожгли наши. Немцы заняли. Которые были в лесу люди... А нас, двенадцать семей, мы пошли свои ходом фронт переходить. Так бомбили немцы фугасками. Потом пошли мы, говорят: "Оденьте на детей", - мне двенадцать годов было, - смену белья. Перебежим, значит, уйдём мы в Сибирь, не перебежим - будем убиты". Там было девять тысяч мелкого... мирного и три армии наших было. Там кипело, голод был. Идём, матери ведут. Наши идут военные - руки перевязаны, головы. "Мамаши, куда вы детей тянете?" Завтра в девять часов ворота будут открыты", - уже были ворота. В три часа нас немец взял, автоматы, мы в окопах, там одеяла атласные у начальства набито. В окопе были, а матери набили лошадей, конину варили. Немцы, солдаты есть ли, нету. Мы были шесть километров от дому, мы думали, что выйдем на реку и мы домой пойдём. Войско было за рекой, а нас на эту сторону. Немец вычитал: "Кто два шагу, немецкий солдат будет стрелять". И вот нас пригнали сюда на Рогавку, месяц мы вот жили в свинарнике. Подогнали поезд и увезли в Нарву в лагерь. Проволока и патрули.
interviewer: Куда?
MAI1928: В Нарву, в Эстонию. В лагерь. Вот мы там были до сорок четвёртого году. В сорок четвёртом году опять наши начали подходить, нас повезли, наверное, в Германию, в крематорию, но наши перехватили нас в городе Вильне. В сорок четвёртом году пришли домой. Деревня сожжёна. Состроили буточку, у немцев бункера на опушке леса, и вот начали жить. Нас было шестьдесят уже семей. Потом начали... был колхоз. Восемь лет в колхозе за палочку работали - подымали Россию. Потом объединили в совхоз. В совхозе работали, совхоз Трегубово, к Чудову. И потом начали вывозить, наши дома объединять в совхоз. А у меня сестра в Рогавку выехала. Я захотела в Рогавку, вот моя жизнь и пошла кувырком вся.
interviewer: Почему?
MAI1928: Так дети: один в двадцать два года умер, вторая - в сорок пять, и последний - пятьдесят четыре. И муж умерши, в войну воевал добровольцем ушодши был. Я осталась одна я, со внуком живу, вот моя жизнь. Парализованная, девяносто первый год.
interviewer: Вам девяносто первый год?
MAI1928: Да, мне девяносто первый год. Наверное, работа не испортила, стаж сорок пять.
interviewer: А где вы работали?
MAI1928: Работала на прочих, пятнадцать лет на скотном двору. А когда война кончилась - плуг, топор, пила и скотный двор, вот на(нрзб.)мой диплом. Мой диплом, мне положено, вообще, комнату дать. Я просила, что дом... внука это, у сына отданный. Хотела, чтобы дровами не топить. Ну, мне дали, в Церкове, я отказалась, я туда не пойду. С собой я комнату не взяла бы. Я и оставила. Ни печку топить, ни нанимать тяжело, даром никто топить не будет. Понятна моя жизнь?
interviewer: Да, а тут-то, в этом доме, кто еще, кроме вас?
MAI1928: Внук с женой. Дочкин сын, дочка помёрши (нрзб.) У меня внучка и ещё внук есть. И у того трое детишек маленьких, двухкомнатная квартира, я у того часто бываю, они меня не бросают. У меня правая рука правда вота. По правому боку ударивши инсульт, я седьмой год пролежала, устала, устала.
interviewer: Ой-ой-ой.
MAI1928: Пока сын вот ушел последний, третий год. Два тракториста были, Валя начальник торфа была, все пошли восвояси. И мужик умёрши, добровольцем отечественной в сорок втором году. Наши, Супруна слышали? Это по газетам писали.
interviewer: Угу.
MAI1928: Полковник.
interviewer: Угу.
MAI1928: Слышали? Вот он нашу деревню брал, Супрун, я его в живности видала.
interviewer: Слышали, да.
MAI1928: Пришёл к деревне, немцы... выгнали немцев, взяли, боёв-то мы никогда не видали, деревню берут. И этого, мины рвутся, мама вышла в колидор, мина в крышу упала - земли целый рот, в эту... А мы ходим - хоть бы что, не видали никогда боёв-то. Немцы! А! Папа, мама, бегите, ну мы к соседям ушли, наш дом большой был. Деревня у нас была Кересть, река, на Керести реке по ту сторону одна сторона, а по эту как Финёвка - три стороны и улочки. Красива деревня была, а сейчас тянут с Подберезья дорога к нам, это была давно назначен - военна объездна дорога. Вот через нашу деревню уже до деревни ходят машины. Но деревня вся сожжёна, все уже под метлу-то. Нету никого. Вот така моя...
interviewer: А как она называлась, ваша деревня?
MAI1928: Что?
interviewer: Как ваша деревня называлась?
MAI1928: Ольховка.
interviewer: Ольховка.
MAI1928: Ольховка, вот здесь Замостье, Новая Кересть, Ольховка, Сенная Кересть, Корпово и Чудово. Мы на ре... на реке Чудово стоит, эта река Кересть идёт, идёт она с Замошского озера. И этого, Ольховка, она отсюда вот так вот сюда будет восемнадцать километров. А вы сами-то откуда, доченька?
interviewer: Из Москвы.
MAI1928: Из Москвы вы? Ну мне, я, я малолетний узник, от Путина, вот восемьдесят лет было поздравление от Путина, кажинный День Победы бумаги приходят. Вообще, мы в лагере были, и мало... малолетним узником я считаюсь. Вот так, доченька.
interviewer: Какого же вы года?
MAI1928: Двадцать восьмого, двадцать второго октября, вот скоро будет. Вот я так чувствую, если бы не нервная система, не дети бы... Работа не повлияла, работала день и ночь. В день... в день не попасть, я и в ночь работала. Детей растила без садика, какой был садик, с большим горем, но дети ушли не по своей судьбе.
interviewer: Не по своей судьбе?
MAI1928: Один двадцать... двадцать один, двадцать два года, да, есть люди злые. Теперь уже всё прошло, воротить... Первый сын... Сорок уже лет мужику, тридцать восемь как умёрши, первый сын ушёл, потом дочка сорок пять. И последний сын трактори... Два тракториста, и она начальник-то. Семья была неплохая, работящая. Доченька, горька моя судьба.
interviewer: А что же с дочкой случилось?
MAI1928: Пошла в лес за ягодами одна, упала в лесу, померла. Бра... сын приходит, нет, вот это его... ейный сын. "Бабушка, мама не приехала". Я говорю: "Почему? Идите ищите, вызывайте милицию, где мама?" Потом Витя приходит: "Дай, бабушка, мотоцикла". А я говорю: "Ты спроси лучше, тогда машин не было, мотоцикла". Я говорю: "Иди у Вити мотоцикла спроси, я на бензин дам". И пришёл он, Витя приходит, я говорю: "Чего ты Серёжке мотоцикла не дал?" - "А мне надо?". Я говорю: "В чём дело? Молчит. Я говорю: "Говори, в чём дело? Мама, нашли мёртвую". Ну и хорошо. Привезли потом ко мне, хоронили. Моя судьба, доченька, очень горькая.
interviewer: Да. А что ж случилось у нее - инсульт, да?
MAI1928: А не знаю, наверное, сердечко, наверное, сердечко.
interviewer: Сердце?
MAI1928: У меня-то был не полностью инсульт - микроинсульт. Привезли меня в "Азот" (больница в Великом Новгороде), я не хотела, хотела умереть горазно, в "Азот" привезли, правда, там начальник клиники, ну, годы уже большие, семь лет, но ещё не было девяносто-то. А медсестра говорит: "У нас бабушка очень сильная". Ещё там две молодые были, я вперёд молодых встала и пошла, и домой уже я пришла в этую... пешком, сын встретил на машине меня, ну а здесь рядом шёл, я уже пришла с палочкой, я очень быстро перенесла. А потом нервная система добавила ещё. Но сейчас я хожу дак по дому, до машины дойду, сама в магазин с ребятами съезжу, хочу то что купить. Сама похозяйничать, всю жизнь была хозяйкой, держала корову всё время, поросят держала. Семья была обеспечен, огород, порядок был. А этот дом сына был, а теперь он подписанный егонному сыну, ну я не лезу, мне он не надо, жить, у него трое детишек, вот две в школу идут, и маленькая народивши - три, а работ-то у нас нету. Така Рогавка была, гремела раньше, два ширпотреба были, почему всё разрушили? Шлакоблочный был, и это вот, пилорама была, народу работы хватало, а сейчас вот сыну сорок пять лет, работы нету. Работы нету, почему вот так сделан, скотины, коров, на Финёвке только сто голов гоняли, а там у нас Восход, (нрзб.) ещё. А теперь две коровы - одна у нас на Владимирской, и одна ещё на улице, в Рогавке две коровы, а было, наверно, штук четыреста было вот так, по улицам-то. Время, я не знаю, почему переменилось. У нас после войны тяжело было жить, но мы жили жизнь весело, жизнь весело было, потому что наработаешься, то в огороде, то семья, то в этой, наработаешься досыта, весело жили, а сейчас очень грустно. Почему, доченьки, я не знаю. Почему? Такая жизнь подошла, люди чёрствые, забором загородивши все, не видать их, теперь мода взята. Это бы начальство приказали бы: "Зачем вы забором-то загораживаете?" Раньше были сетки, а теперь пройдите по Финёвке - одни заборы. Не видать никого.
interviewer: Да, не видать никого.
MAI1928: Никого. Сосед к соседу уже не ходят, это боже избавь. Раньше идут бабы на колодец... Да посидите, присядьте, тяжело..
interviewer: Спасибо.
MAI1928: Вот такие, девочки, у нас дела, вот такие у нас дела, очень, очень это грустно всё. Здесь у меня телефон?
interviewer: О, извините, да!
MAI1928: Погоди.
interviewer: А вот он, вот он, вот он, вот он.
MAI1928: Телефон только надо.
interviewer: И яблочко.
MAI1928: Да яблоко не... Вот такие, дети, дела, не знаю, чего вам сказать ещё, чего вам сказать.
interviewer: А у вас мама с папой тоже с Ольховки были?
MAI1928: Да, с Ольховки. Папа у меня в революцию умер, получилось, в лёгких накопилась жидкость. Сейчас бы выкачали, а раньше не было это, папа в тридцать лет умёрши. Красивый. Мама вдовой вырастила нас с сестрой, вот сестра умерла - девяносто пять. А две, три троюродных сестры, одна девяносто девять, вторая мне ровесница, с двадцать восьмого году, а третья девяносто шесть, ещё живая.
interviewer: Где она?
MAI1928: У нас породы, породы такие долгожители.
interviewer: Где же ваша порода вся проживает?
MAI1928: В Спасской Полисти, Спасская Полисть идёт... Деревня наша вывезенная, это... Слышали Спасскую Полисть?
interviewer: Нет, не чувст... не слышали.
MAI1928: Чудов, от Новгорода. Это Новгород, и идёт по шоссейке до Чудова дорога, там деревни. Мостки, Спасская Полисть, Мясной Бор. Первый Мясной Бор. А мясорубка, вот мы в этой мясорубке были, там была пятьдесят седьмая, пятьдесят девятая и ударная - три армии, я и армии знаю. И девять тысяч мирного было, там кипели, идёшь - кишки на деревах, ребёнок убитый - мать плачет, мать убита - ребёнок плачет, вот такие... Трава вся перееден, наверное, мы сильные, доченька, столько мы лебеды съели, крапивы. Мы все поели в этой, вот даже липа. Раньше в деревне, вы слышали, лапти плели, лапти, а вот это шкварки-то, высушить их и смелешь, мучка жёлтенька-жёлтенька, блины, масла не надо, так и этого, и снимаются. У немцев была мостовая, мы на плечах Чудово обеспечали дровами, Чудово на нашей реке. Нагонят сезонников девчонок по пятьдесят человек. Пилили на три четверти (нрзб.), и в реку. И сплав гоняли. Чудово после войны обеспечали дровами. Ведь раньше же не было этого. Нам досталось, я говорю, что... Писала в эту... насчёт квартиры, я говорю, мой диплом: топор, пила, плуг и скотный двор - вот это мой диплом. Мужиков-то у нас в деревне... шестьдесят человек не пришло мужиков с фронта. Мне было уже семнадцать лет было - плуг. Девчонка за вожжи, а я за плуг, плуг-то парный, когда в землю-то его воткнёшь, вон песни поём идём. А вот его поднять надо и торнуть в землю, чтобы лошади (сдёгли?) бы, здесь было тяжёло, в этой... Это моя работа. А скотный-то двор не как теперича. Сенцо со скирды вручную, навоз вручную, вода с реки, тридцать голов надо обеспечить. Хорошо было. Наверное, работа не влияет, что я сильная. Хоть и не парализовало бы, я б сейчас никому б не подчинилась, никому б не подчинилась, а вот парализовало - нервная система сыграла. Так она у меня работает, рука-то всем, но вот готовить-то не могу, она трясётся у меня, я то вот... а я все, никак. Нога ходит, ну как деревянная, врачи говорят, я обращалась: "Бабушка, года ушли". Года ушли, молоды теперь нужны, у меня подруга тоже восемьдесят семь лет вот, два дня, дочка позвонила: "Мама умерла в больнице в Изоте", и не собиралась, меня собиралась хоронить, и вот сама померла. Я, два цеха было, я одна оставши, в деревне десять девчонок после войны гуляли - девять умёрши, я одна оставши. Шестнадцать мальчишек было, ни одного нету, ну теперь-то были мужики уже - ни одного нет. Все, я по... - до скольких Господь меня будет держать, не знаю. Только бы не лечь бы, чтобы лежать, потому что некому подымать, молодые не те и.
interviewer: А к вам ходит служба социальная?
MAI1928: Не, я не беру, у меня внук это, мне... мне говорили, что можно, можно этого, и врачи говорили, и эти, что можно, я не хочу. У меня внук. Зачем это лишне болтаться. Внук один оставши.
interviewer: Почему?
MAI1928: Так отец умер, отец был военный, лейтенантом был, и мать умерла, он один оставши. Жениться... Пошёл, не, хитрить не буду, по старым бабам пошёл, детей не нажил. И сейчас пьяница. Старая... старшая у пятерых детей. Так-то он... одиннадцать окончено, в увэдэшных войсках отслужено, такой мягкохарактерный. Пока будто я поддерживаю с ним. У меня племянницы в Новгороде, те не бросают меня, но я ещё не решаюсь, внуку-то нет работы, надо держать, надо держать как-то. Вот такие, доченька, мои дела.
interviewer: А как вы здесь оказались, в этой деревне.
MAI1928: В этой, дак вот я вам говорю, нашу деревню объединять стали в совхоз, у Чудова Трегубово - это наш совхоз. Вывозить в свой совхоз, думаю, а у меня сюда сестра уехадши была, и я потянулась за сестрой, дом бросила, дом бросила, и выехали мы сюда. Выехали сюда, я работала стружка декаративная сперва, красила по пятьсот тысяч в этую, в месяц, а потом в цеху работала на станке, доску, на обрезной доске работала, из цеху я пошла на пенсию.
interviewer: А где этот цех был, в Тесове?
MAI1928: В конце Финёвки, там два цеха было, там было это, лесничество один цех был и межколхозреестр, два цеха было, рабочих работало в две смены, и этого, лес возили, там доску, ящики военные хоронили. А через нас-то вот сейчас с Подберезья идёт дорога на Ольховку, вот хотите места военные посмотреть, туда на машине можно, машины ходят. Через Подберезье, и на... это уже лесом сделано, вот за эти за три года делали, за три года. Ну е... она назначена давно, в войну говорили, что через нас пойдёт военная дорога. Деревён здесь уже нету, чисто все. Кересть, Ольховка, Ольховские хутора, опять Сенная Кересть и Корпово - пять деревён, а потом Чудово. Чудово на реке на нашей Керести, а у нас байни на реке, деревня красивая была, дома большие - сто домов.
interviewer: А сейчас просто ни одного дома там нет?
MAI1928: Ни одного нету, всё, говорят, сровнено бульдозером. Сады и всё сровнено, а после войны было настроено пятьдесят или шестьдесят домов. Вот вывезли их туда в эту, на большую дорогу. Спасская Полисть была с Ольховки, наших ольховских, я так народ-то знаю, сто человек в Спасской Полисти. Умерли все! Семьями, почему, не знаю, оставши пять человек ольховских.
interviewer: А здесь, кроме вас, есть ольховские?
MAI1928: Ольховские, погодите... Неа. Дети, у одной Никитина сын, а то в Ленинграде сын, ну вот здесь одна Володьки Андреева дочка, сюда будет. А так нету, я оставши, закрывающая. Закрывающа, всех пережила, девяносто пять. До скольки, может, до ста годов буду жить!
interviewer: Конечно, если у вас такие родственники, то наверное. А мама, вы говорите, до какого жила?
MAI1928: Восемьдесят шесть. Восемьдесят шесть. Мама вот жила вот. Теперешней таких баб нету. С тридцати годов вдовой. И вот поскольку я помню, мне уже было в этыя... чтобы кто бы стукнул, брякнул бы. В одинолич... Папа умер, она в одиноличестве была. Лошадь держали, потом колхозы стали, кобыла была, взяли лошадь в колхоз. Мимо-то едут, она горгочет, что дома-то уход не тот был, в этый, дом у папы выстроен был четыре окна наперёд, четыре набок. Папа не пожил, в тридцать лет умер, дым накопилося в лёгких, надо выкачку было делать, а раньше таких врачей не было. В революцию воевал этым... был на пушках, пушкарём был в этой, фотокарточка есть. Красивый сидит в военной форме.
interviewer: Он и в Первую мировую войну воевал, да?
MAI1928: Да, и в этую, в революцию, когда революция была, в революцию он служил в армии. Мама вышла за него замуж, мама работала горничной в Ленинграде, приехала в Замошье в деревню, у него там сестра была, и познакомились. И вот она вышла девятая в семью, теперь бы вышли. И потом сразу колхозы.
interviewer: Как это девята в семью?
MAI1928: Ну, девять человек, восемь человек было, а она уже девятая, это такие семьи большие были. Теперь...
interviewer: А к ней хорошо относились?
MAI1928: Да. Да, жили хорошо, потом, их три брата отделили, дали ему лошадь, корову, вот дом помогли строить. Братья построили, ну, раньше мирно было, теперь видите, кто сколько нагребёт, всяк себе гребут, всяк себе-то, лишь бы мне было хорошо, а раньше, видите, семьи. Дед был, дед уже распоряжался, бабка-то. Порядок-то совсем был не тот, вы, конечно, не помните, а я... Я хоть не помню, но всё равно мать-то рассказывала.
interviewer: А как она в Ленинград-то попала, или она оттуда?
MAI1928: С Замошья. С Замошья в служанки она была, горничной у богачей. Там колбасный завод был, а она была горничной. Красивая была, на фотокарточке была (совьющи?, платье по самое этоё. Фотокарточки сгорели. Вот такие, доченька, дела у нас. А как в лагерях-то мы были тяжело. Пригнали-то нас, ой, мы думали, вот последний-то раз, может быть, он нас в крематорий увёл. Реку Неман вы слышали? Вот я была на реке Неман, берега чистила.
interviewer: Слышали, конечно.
MAI1928: Там два дому живью за... полуживы закопаны тридцать тысяч. Ой, река Неман берега упругие, чёрная, широкая, и нас гоняли молодёжь чистить, пруточки, берега в этой, и потом погрузили на поезд и повезли. Говорят, этые, белорусские партизаны ни одного эшелона не пропускают, а наш эшелон большой, но не знаю, немцы были, ай не, подцеплены, и нас вот повезли, довезли до Нарвы. Вот здеся бой. Не до Нарвы, до Вильны, это уже нас вели, а куда бы он еще повёз бы нас, не знаю. Вот здесь наши освободили.
interviewer: В Вильне, да?
MAI1928: Как освободили, и сразу мы домой-домой, а приехали - всё пусто, черёмуха цветёт, нет, ничего нету. И начали... Оставляли, нас оставляли в одном городе: останьтесь! Мне уже было шестнадцать лет, семнадцатый, сестра двадцать третьего году, и мать ещё была, о да и матери сорок лет было, на железну дорогу работать, мама домой, а можно было остаться вот работать. Как домой, а у нас деревня в лесу, и двенадцать километров лесом ходить, очень опасно было. Звери, медведи выходили.
interviewer: Это где, там под Вильной?
MAI1928: С Ольховки, не, с Ольховки, с Ольховки. Двенадцать километров до Спасской Полисти лесная дорога. Когда вдвоем-то идёшь или втроём, дак хорошо, а приходилось-то вот надо идти одной, очень страшно. А вот сейчас военну дорогу чере... Я не видала, внук у меня второй сегодня ушёдши на вахте работает, этых военных, их бригада военных ищут. На четыре дня ушёдшы. Так работает пожарником, а в выходные ушёдши на вахту. А и говорит, что бабушка, я тебя свезу в Ольховку, только там пешком, немного идти, но пешком. До дому-то я, до дороги так дойду. Ну, ещё чего, дети, рассказать вам?
interviewer: А в школе-то вы поучились?
MAI1928: Да, четыре класса до войны. Я с двадцать восьмого году, четыре класса до войны училась. Чего, расписаться надо чего? Только левой рукой, а правая у меня не работает.
interviewer: Нет. А вы научились левой рукой расписываться?
MAI1928: Да, это, когда вот за пенсию этую расписываюсь. Расписываюсь. Тяжело, девчонки, я уже жизни не рада я. Тяжело, да, одной остаться. Мужей тяжело хоронить, очень тяжело детей. Красивенные все, один одного лучше.
interviewer: Да, даже не представляю что это.
MAI1928: Сын последний служил в ракетных войсках, фотокарточки-то, на телефоне сидит сфотогравировавши.
interviewer: А с ним что случилось? А с ним что случилось?
MAI1928: А?
interviewer: Что случилось, почему так? Он заболел?
MAI1928: Не знаю, чего. Лёгкие чего-то, ну, писали, что рак, ну, его я не знаю. Утром была приведёна баба, с первой чего-то не поладили, пришёл, жить ко мне баба приведёна была. Баба ушёдши была. Я иду: "Мама, готовь сама там". Я говорю: "Да сынок, я найду, чего готовить". Я в комнате, они в этой спали. Я говорю: "А где же Наташка?" - "Она дома". Я говорю: "Сынок, ее нету, никого дома". Ну он махнул рукой, сходил в туалет. Потом приходит: "Мама, у тебя деньги есть?" Я говорю: "Есть". - "Я хотел бы соку гранатового". Я говорю: "Дак мне дойти?" Ну я тогда ходила ещё этого, с палкой, но хорошо ходила. Да не, я Ольге позвоню, дочке". Я говорю: "Звони, бери, вот там четыреста рублей на тебе, Наташка тысячу брала, шестьсот не принесла, четыреста вернула". - "Да нет, мне только двести". Ольга приехала, принесла ему соку и домой уходит, он в туалет пошёл. "Мама, я наверное на этой неделе умру". Я заплакала, я говорю: "Сынок, а на кого вы меня-то бросаете?" Он махнул рукой, в туалет сходил, опять пришёл. Маленько погодя опять идёт в туалет, я говорю: "Витя, давай я ведро принесу". - "Мама не надо, я по-большому". Я Ольге на телефон: "Ольга приезжай, что-то с Витей не то". Ольга сразу приехала. Он идёт с туалета, порог перешагнул: гру! Сразу: "Ольга, спаси меня". Мы скорее скорую, скорая маленько задержалась, выехала, капельницу, всё здесь делают, у него головушка на боку уже. Просят меня ногу подержать, я говорю: "Дак он уже мёртвый, - я говорю, - чего вы делаете-то", - я говорю. Уколы здесь, всё. Больше ничего не сказал, вот мне сказал, что я на этой неделе умру, и всё. Тракторист, на трелёвочнике работал. Ну, врачи, врачи говорят, что рак, но я не знаю, раком так не умирают, что случилось? У его одной у сожительницы была всяка отрава, чего-нибудь она дала. Молоду взял девку, теперь мужики-то дураки, двадцатилетнюю. Вот, тридцать ей было, а ему пятьдесят четыре. Это уже не по годам, я говорю: "Витя, найди, раз с первой не сошёлся, она капризная, найди под свои годы-то, приводи, пожалуйста". Вот так последний сын ушёл. Первый застрелился.
interviewer: От любви?
MAI1928: Двадцать два года. Нашёл себе девчонку, не гулявши, не девчонка, баба двоих детей, двоих детей баба, чего у них, и пьющая. Пришёл, я получила егонны деньги на работе, мне бабы дали, я говорю: "Серёжа, вон деньги твои". Он взял их, говорят, что в лесу бутылку с ходу выпил, а что получивши. И она не говорит, что не за... не из-за меня, говорит, застрелился, законно он у меня не жил. Двадцать два года я этого похоронила, потом дочку, потом второго сына.
interviewer: Ой, ужас какой.
MAI1928: Всё пошло... Очень горька моя судьба - работа и беды, работа и беды. Сейчас пенсия, я не обижаюсь, девчонки. Я не хитрю, у меня двадцать восемь пенсия. Дак вот держу этих двоих, нигде не работают. Она с долгом, она у меня заплатила долг, двести тысяч у нее долгу было.
interviewer: Это жена внука?
MAI1928: Да, у нее пенсия пять тысяч, со своей пенсии платит, а я содержу. Пьющая. Старая баба, шестой десяток. Он-то... Он вообще, одиннадцать окончено, что по бабам пошёл или чего привлекают к себе, теперь есть, на хорошее нет, доченька, а на худобу есть. Вы меня поняли, на худобу есть.
interviewer: да
MAI1928: Вот так и живу, но не собираюсь я с ним жить, потому что я с пьяницами... Наверное, в город уеду, там у меня три племянницы, сестрины дочки. У одной четырёхкомнатная квартира. Муж тоже умер, там сын, жёночка приведённая. Не знаю, так не обижают, но я, доченька, я не поддаюсь, я сама себя в обиду не дам, зачем это я в обиду дам, я обеспечена, у меня своя копейка. Я ведь хочу дам, хочу и не дам.
interviewer: Да, конечно.
MAI1928: Да, правда, можно бы... В госпитале я лежала четыре раза в военном в Новгороде, четыре раза лежала, дак, может быть, меня и госпиталь поддержал. В этую на смерть положила двадцать четыре тысячи, а так денег нету - раздаю. У внука дети, вот сейчас девчонки пошли в школу, получила, пятнадцать тысяч дала. В кармане нет, нету, вот на смерть положу, хочу на это маленько, не знаю, не знаю. Не знаю, доченька, я не хитрю, я спроста, никого не обманывала, не крала, не пила я, водку никогда не пила. Может быть из-за того и живу, водку не пила. Компании любила, бабы водку, а я морса выпью. Кричат: "Ой, Анна". Морс пью, бабы: "Давай самогон!" Мне не выпить, даже вот в рот не взять. В рот не взять, может, из-за этого и живу, не знаю. Врачи, скорую вызовут теперь, не хотят, годы большие. Ладно, ну приезжают, не бросают, на вызовы, бабушкам всем. Как скажешь, что девяносто годов, они скажут: молодые помирают, а ты, бабка, чего уж хочешь жить? Правильно я говорю, не хотят теперь... Скажут: "Бабка, ты жить хочешь?" Не знаю, доченька. Ой... У нас места ягодные, морошка. Ходили, ой, морошки, места хорошие, вёдрами носили. Теперь всё там-то пошло кувырком. От Чудова мы сорок километров, видишь, фронт-то шёл вот, и в газетах должны... а Супрун нашу деревню брал. Я... его... убили у нас. Он пошёл в разведку с молодыми ребятами, жена ко мне приезжала, мы знали где зарытый он. Зарытый где. Этого, жена приезжала, у жены было завещание дано, что живого или мёртвого найти его. Вот она всё писала. А у нас за огородом похоронен комиссар. Когда немцы... так и лежит... заняли деревню, потихоньку, без бою. А вышел комиссар с адъютантом, и немцы его убили, адъютанта ранили. Девчонки, утром, мужики зарыли военного, а это, письма ле... двое детей, с Ленинграда комиссар. А этого, девчонки, адъютанта в байню запрятали, наган дали ему, еду носили, чтобы немцы-то, потом дядя приехал, он был с Андришнова. Дядя приехал, его забрал, этого адъютанта. Потом у нас долго ходили ещё военные по лесам-то, ну, были в окружении, дак чего говорить. Мы четыре раз, я говорю, что переходили с руки в руки, а бомбили-то как! Наши потом, когда Германию заняли, один лейтенант, ну там с немцем говорил, немец и спрашивает: "Что за город Ольховка, сколько у нас вылетов было туда, бомбили". Он говорит: "Да это моя деревня", - говорит. Это не город, это деревня, на фронт ушёл, по залескам. Немец большую дорогу занял, а нашим достались залески. У нас огороды сразу выкопали, капусту, идут, который кочан грызет, который морковину ест, картошку выкопали, поля обмолотили. Мы остались голод..., я не понимаю вот, чем мы жили, и до сих еще живём, я не жалуюсь ни на желудок, ничего, нормально всё, и брюхо у меня... Тарелка, все эти... Ну еще чего, девочки мои, рассказать, не знаю. Спросите, знаю, дак отвечу. У меня глаз-то, видите, один.
interviewer: Один? А второй не видит?
MAI1928: А я-то вот сюда, сюда упавши была, и он сюда у меня выскочил.
interviewer: Что вы говорите.. А он все видит хорошо?
MAI1928: Не, не видит, не видит, года два не видит он у меня. А один глаз и делается в тумане, в госпитале-то лежала, лекарства выписаны, ну хорошо в госпитале, относятся хорошо, врачи хорошие, и госпиталь хороший. Военный, раньше-то военны были, а теперь нету военных-то, дак вот малолетних узников принимают, и ну там кого помимо, это дело ихно, дело врачей. А хорошо, я четыре раза была, может быть, и поддержал меня госпиталь. Уколы делали. И сейчас меня врач: "Бабушка, может направить?" Я говорю: "Да нет, чего-то не хочу теперича". Нет, не хочу больше жить, надо к концу закругляться. Тяжело, девчонки. У кого есть помимо ещё, дак жить до тех пор, а одной в такие годы оставаться, девочки, очень тяжело.
interviewer: Ой, а если вы ходите немножко, вы может быть знаете, тут ведь еще есть ваша ровесница.
MAI1928: Не.
interviewer: Такая Тоня.
MAI1928: А, Герасимова, да, это моей сестры ровесница, с двадцать третьего году. Сюда пойдёте, там она есть. Она тоже войну прошла, тоже, но она со Вдицко, она не с Ольховки, она со Вдицко. У нее один сын умёрши, муж умёрши, а один сынок живый, семья хорошая. Да, Тоня есть она, двадцать второй, или с двадцать третьего, или с двадцать четвёртого, она постарше меня, есть, а так нету. Так здесь уже больше и Финёвских-то нету.
interviewer: И Финевских даже нет, да?
MAI1928: Финёвских нету, все ушёдши.
interviewer: А кто же здесь есть, кто же здесь есть?
MAI1928: А Тоня. Ленинградские, вон, сбоку ленинградские, вон здесь Валера живёт один, это с Восхода или откуда, в бабушкином доме. Здесь ленинградские два дому подряд. И здесь Валера, и опять ленинградские пошли.
interviewer: А Валера какой, откуда?
MAI1928: Кирасиров, он в бабушкином доме, но теперь егонный дом, сейчас он начальник пожарки, начальник пожарки, у него... Если б машина дома, то... здесь, то он дома, а машины нету, то он на работе. А Тоня да, Герасимова.
interviewer: В вы с ней так разговариваете?
MAI1928: Да, когда зайдёт, мимо там идёт, спросит, так, пока-то говорила, всё время, сейчас куда я гожа, плохо слышу.
interviewer: Вы прекрасно слышите, это Тоня не слышит ничего.
MAI1928: Не, плохо... Так вы... Вы у Тони были?
interviewer: Мы хотели побывать, но она там сидит под замком.
MAI1928: А, наверное, она с двадцать третьего году.
interviewer: Она, так-то мы ее повидали, даже какими-то словами с ней перемолвились, но она не может выйти, а мы не могли войти, а она не может стоять разговаривать, она должна сесть.
MAI1928: Она со Вдицка, она тоже войну прожила, но у нее другая жизнь.
interviewer: А у нее сын здесь? А где это Вдицко?
MAI1928: Вдицко тут дере... А? А вот сюда девять километров, девять километров сюда, как на Ленинград дорога, и сюда, они со Вдицка. У нее... Через них тоже, одна с Ольховки, и сюда на Вдицко, на Огорелье и на Ленинград пошли наши, они тоже фронт тут захватили, они тоже фронт тут захватили.
interviewer: Понятно, а говорят ее сын, этой Тони, недалеко есть тут, да?
MAI1928: Ну он живёт, вот туда будет дома - деревня, али этые домики двухквартирные, он там в домиках живет.
interviewer: Тоже в Финёвом Лугу?
MAI1928: Семья у него - дочка и жена есть, ну, сын неплохой, хороший, не пьяница, хороший сын. А один умёрши, лесником был. У нас вот в этом углу лесники пили. "Красная Шапочка" была выкинута, спирт. И они канистру, едут с работы, канистру. Двадцать шесть лесников, сорок два, тридцать восемь - все ушёдцы. Никого нету, полный угол лесников. А тогда...
interviewer: Ужас какой! А наказали этих продавцов-то, нет?
MAI1928: А это не продавцы, чёрным ходом продавали. Это... Да-да. Да.
interviewer: Ну черным ходом-то тоже все знают.
MAI1928: Дак да. Дак, а кто будет доказывать, их никто не знал. Канистрами. Они купили вот этот магазин они, сейчас-то другие купили магазин у линии, повыкупили. Заработали на спирту, квартиру себе купили, лесников повалили, один к одному мужики. Тридцать восемь, сорок два - лесники работали.
interviewer: Ужас просто.
MAI1928: Красную Шапочку" пили.
interviewer: Выпили спирт. Один раз вот выпили?
MAI1928: Нет, они долго пили, долго пили, да, долго пили. Как едут с работы, заезжают, канистру покупают... Садятся в машину, я гоняла. Выхожу, машу, открываю двери, сын мой тама. А ну-ка по одному, и все в куче. "Бабушка, сейчас-сейчас, Витька стакан выпьет ещё и сейчас". Идёт, деньги в кармане, пяткой в пол, деньги валятся, иду подбираю, приходит к жёнке: "Николаевна, я получаю". Говорю, "Ира, моли бога, что я сзади шла, дак я деньги подбирала, вот несу тебе". У него деньги валя... напьются, и с работы, что ты... Ну вот, двадцать шесть лесников, все...
interviewer: Молодые все умерли?
MAI1928: Все. Да, умерши все молодые, все, ещё до Вити. До Вити ещё, до моей парализации. Все, все ушли молоды, один к одному, красивенные, жёны оставши молодые, дети.
interviewer: И все в одно время они умерли, да?
MAI1928: Да, в одно, в одно время пили-то, пили, верно, она повлияла, знаю, что называли "Красная Шапочка". Вот сейчас не называют, нет, один там торгует каким-то спиртом, Богомолов какой-то на посёлке. А это они пили. Девчонки, была бы я... Вас бы накормила, напоила, зайдите, может, сливины там есть, сливы когда валятся жёлтые. Накормила бы, но я не могу ничего делать.
interviewer: Спасибо большое, а вы нам подскажите, а мы сейчас хотим, может быть, мы что-нибудь в магазине купим, здесь магазин только в поселке, это надо через него идти?
MAI1928: Вот сейчас пойдёте этот магазин, а на посёлке там Пятёрочка магазин там. Там магазинов много. Раньше-то у нас столовая была, гостиница была. Раньше Рогавка очень обеспечена была. Я бы вас бы накормила бы, быстро-быстро бы дала. Хотите плитка у меня газовая, не то яиц нажарю вам?
interviewer: Нет-нет-нет, спасибо что вы, нет ни в коем случае. Спасибо! А вы держите кур даже?
MAI1928: Нет, держала корову, поросят, по два борова держала. Невестке тушёнки по сорок банок тушила, ой, мякоти, бывало, нарежем, тушёнка светлая, не мутная. Коровушку держала все время с малых лет, коровушку держала. И на скотном работала пятнадцать лет. Год только на дойных, а то молодняк растила. Любила скотину.
interviewer: Любили скотину?
MAI1928: Любила. Надо идти работать - надо любить. Если б не любить, то... если уходишь, а она сзади "му" кричит, это вы уже не хозяйка. Девочки, поработаем, я очень добрая, очень добрая, за что моя судьба такая горькая, не знаю. Вот четыре года держу ей без копей... Она долг платит, а я держу, как вы думали, на свою пенсию, а у нее пропито всё. Вот нонче хочу оттолкнуть, как хочет. Меня бабы в госпитале ругали: "Анна, ты что, у нас у кажинной лежит сто тысяч, а ты с такими деньгами и ты без денег". "Бабы, у меня не получается, я раздаю всё". Дурой называли меня. Я не вру девочки, правду я говорю.
interviewer: Ну это же близкие люди, близкие, ваш внук ну как, ну вы же...
MAI1928: Сорок-то пять лет, ни детей не нажил, ничего, я думала порадоваться им. В увэдэшных войсках в <нрзб.> в армию оставляли Это машина егонная.
interviewer: А он уже на пенсии из увдэшных войск-то?
MAI1928: Да ну, сорок пять лет.
interviewer: А у них рано выходят на пенсию.
MAI1928: Ну... На мою, куда тут пенсия-то, у меня тридцать тысяч и хватит. Тяжело мне, девчонки, не знаю. А она... у нее брюхо от такое, харя-то такая...
interviewer: Конституция такая.
MAI1928: Один сын наркоман, второй дебил, дочка в Киргизии никак. Дети все выращен в интернате. Она детями лишённая, как это можно понять, материнства лишённая. Материнства лишённая. Вы на поезде или на машине?
interviewer: Мы приехали на такси.
MAI1928: На такси приехали. Вы журналисты или кто вы хоть, я... частные?
interviewer: Нет, мы - ученые. Из Института русского языка мы.
MAI1928: Ну и куда вот вы вот этые слова повезете, кому они надо?
interviewer: Ну кому уго.., вы знаете, у нас много вот записей, мы хотим сберечь вот то, что уже пожилие люди могут рассказать сейчас, понимаете?
MAI1928: Поняла, доченька, поняла, поняла. Нас мало остаётся уже, мало остаётся. Остаётся мало. Ишь мы-то малолетние пришлёпнуты к военным. Вот выдавали один год по семь тысяч военным и нам давали. Потом по пять давали. А нонче мне одна передавала: "Анна, живи давай". Я говорю: "А что?" "По десять тысяч будут давать". Я говорю: "Я свои раздаю". По десять тысяч будут давать, как военным, но много обману, много не были в лагере, в Латвии коров ухаживали, и они идут малолетними узниками. Узниками. Много обманывают, но мы с мясорубки мы угнаны в лагерь были. У меня обману нету. В Нарве в лагере, три ряда, три метра вышиной патрули и собаки.
interviewer: А сколько же вы там пробыли, в этом лагере?
MAI1928: Да вот в сорок втором году, в этом... в августе месяце нас взяли. И освободили в сорок четвёртом году освободили. Вот столько мы были в лагере. Дак он опять повёз. Вот я говорю, что с Нарвы-то на реке Неман мы были. Там опять в сортировку, кого в Германию, кого выбирали. А этого... и опять погрузили, опять повёз. Куда он бы повёз, если б наши не перехватили? Может в крематорий, может расстреляли бы. Страшно было. Фашистов кто бы видал, как они заняли Ольховку. В халаты засканные, что ты! "Русь, Русь! Немец-то когда под Мясным-то Бором нас взял: "Выходите на реку, немецкий солдат будет добивать русскую нечисть". Это так называли солдат - русскую нечисть. Лежит солдатик, мама взяла лопату зарыть родного, а он говорит: "Мамаша, дай попить". Дай попить". Он ещё живой. Там уже в окружении были, не было ничего. Дай попить". И их погнали на Чудово, через нашу деревню. Вот у нас так у берёз, говорят, столько расстреляли их. А у нас за двором, когда мы приходим, говорят: "Лена, - мою мать Леной звать, - на огороде будешь пахать, там солдат зарытый". Гнали, и он упал. Немцы его пристрелили, а бабы зарыли в огороде. А он выкрикнул: "Все равно победа будет нашей! Худенький, молоденький. Начали огород пахать, мать пахарю говорит: "Василий, может, будешь пахать, кости выскочат, кончай пахать". Огород вспахал, нету. Последний раз поехал - кости вылетели. Девочки, хоть верьте, хоть нет: так чудилось! Почему мать не отпела в церквы, может, далеко церквы были, или что. Я когда выхожу в туалет в сени - в шинели, ружьишко, и за стог заходит. А то в дверь стукается, я прихожу, маме принесу молоко, я уже жила замужем одна, мама одна жила, у матери самовар. "Анютка, садись чаю попей". "Ну давай выпью чаю". Наливаю чай - стук-стук в дверь. Она: "Анютка, не ходи". Я побежала, дверь открыла - никого нету. Анютка, всю ночь стукает. Я выйду, все поленья скидает. Я не успела сесть, чашку чая - опять стучит. Мама, пойду скорее домой. Почему он стукал? Надо было в церкву. Ну от нас надо в Чудово, тоже жизнь-то тяжелая была. Почему мать, верующие мы, почему мать не отпела? Так он и лежит в огороде, комиссар, за огородом. У мужиков глубока яма выкопан. Его уже плугом не достать. Мужики хоронили. Комиссар с Ленинграда, двое детей. Нашивки сорваны. Ну лет пятьдесят, да лет пятьдесят. Высокий.
interviewer: А памятник какой-то стоит там?
MAI1928: Да какой там памятник, он на поле похоронен, никто, никто, я говорила этим... Вот сейчас поискова-то группа, но тяжело там найти сейчас, яма глубоко гораз, тяжело.
interviewer: А этого солдатика нашли?
MAI1928: Не, и этот так лежит. Деревня-то разрушена. И этот в огороде холмик, мама обихаживала холмик, этого... одна работала. Далеко было в колхозах, жизнь тяёлая была. Мы же... Вот восемь лет я, доченька, мы хоть бы рубль получали бы. А чем питались? У нас клюквы много, тащили клюкву осенью. Уберём в колхозе, коров держали, куриц держали, овечек держали. Работали мы, поднимали Россию. Поднимали мы. Мы не спрашивали денег. А денег не бы... не из чего было давать. Зерно вырастим - в государство. Поднимали такая разруха была. В Чудово приехали... Сейчас-то горазд... Не были вы в городе Чудове? Сейчас расстроен большой, а приехали - только четыре стены стояло цементного завода, всё разбитое было там, сильные бои были. Вон двадцать второго июня война началась, а пятнадцатого по ста... он уже на мотоциклах к нам приехал в Ольховку через Новогород, город заняли. У нас уже в Ольховке. Разве мы думали, что у нас будет война, в таких залесках, большу дорогу занял. Войско с города Львова. Гнали всё через нас, конница Гусева. Ворошилов, на самолёте прилетал к нам Ворошилов. А фронт у нас от стоял четыре километра. И самое горько - долина смерти там, долина смерти. Это уже от Чудова как он пришел немец... Оборонился и четыре года... говорят, что... последнюю вот книжку я не нашла... Сорок моряков немец выставил, чего то они не взялись... Встали спина к спине: стреляй. Сорок моряков. Ну по-моему, говорят, немец не расстрелял ещё... Мужественно встали: стреляй. Четыре, четыре года у нас... четыре раз мы... Из руки в руки очень страшно, доченька, как вспомнишь это...
interviewer: А когда же вас уже... после того, как вы четыре раза переходили из рук в руки, когда вас поместили в лагерь?
MAI1928: В сорок втором году эвакуировали нас в деревню наши. Уходите, тут будут сильные бои, переходите фронт. Зимой было можно переехать, матери домов было жалко, это матери виноватые. А когда нас уже эвакуировали в сорок втором году в июне месяце, нашу деревню подожгли, а нас приказ гнать, уже немец бил нас (по ход?) минами, бывало, мешок несем, там хохолья, мина "вуу", я бултых, мешок через голову, мина мимо пролетела, опять встаем, опять идем, вот так мы шли. И вот пришли переходить-то, и наши говорят: "Мамаши, куда вы детей тянете?" А зимой было можно уехать. Завтра в девять часов ворота открыты будут". А он в три часа пришёл, без бою, правда, бою не было, дак у наших ни оружия, ничего. Были военные пришёдши. Человек семь, большое начальство. Узнали, что мать с Большого Замошья, вот где мы были в Мясном Бору, Большо Замошье, там где-то канава, немцами не занятая. Мамаша, переведи нас, мы тебя наградим до гроб жизни и детей твоих". А где в лесу в таком, где она дорогу знает, в который путь? Как бы с деревни в канаву-то идти, за столько километров, куда идти, на немцев? Утром нас гонят, и они сидят, и ребята эти сидят. Ну их из погнали на Чудово в лагерь. И их уничтожили всех. Три армии, я помню: пятьдесят девятая, пятьдесят седьмая и ударная Власов. Власов. Мы под Власовым были-то. Власов свою сожительницу девчонку застрелил на берегу, а сам ушёл к немцам. Власов сдал.
interviewer: Зачем же он ее застрелил?
MAI1928: Ну чтобы не выдала его, не знаю, почему. Мужики говорили: Власов застрелил свою сожительницу. Барствовал. Люди помирали с города. А он любовницу держал. Пятьдесят седьмая, пятьдесят девятая и ударная. И говорили, что девять тысяч мирного - весь край. А потом вот гоняли, и немец увозил. Которых, вот... нас в Нарву, а которых в Латвию, которых куда.
interviewer: А Власов здеь сдался немцам, да?
MAI1928: В Ольховке сдался. В Ольховке. Уже Ольховка была у немцев. А он отсюда поехал на машине, дорогой свою сожи... а сам к немцам ушёл. А потом где-то, говорят, его... он все равно... его где-то захватили, там уже он ехал. Говорили, что Власова взяли. И у нас, девочки, много было предательств. Много, много. Сталин... где-то Сталин виноватый, но войну-то выиграл Сталин. Сталин, Жуков. И солдаты. Генералы, конечно, были честные. Сколько было: Рокоссовский... Много, уже теперь забыла. А Супрун нашу деревню в сорок втором году брал. Потом жена приезжала хоронить его. Он ей написал, что я нахожусь в городе Ольховке, в деревне Ольховке, напишу потом позднее. Похоронная пришла с Ольховки. А у нас как похороненный комиссар-то ленинградский. Говорят: "У Лены Ковалёвой за огородом комиссар похоронен". Она на маму письма писала. А мама-то не сумела писать, она не учёная. А моя девчонка ей отписывала. Она диктует, она пишет. Потом уже мы выехали сюда в Рогавку. Получила Валя письмо. А мой муж и говорит Валентине: "Валя, ну-ка дай-ка я прочитаю письмо". Прочитал ей. Смотрим - фотокарточка: муж и она. И вдруг наш деревенский едет. Я говорю: "Ваня, Мишка едет, дай спрошу". Позвала его, говорю: "Миша, ты не знаешь, у нас начальника никакого не хоронили? Он говорит: "Иван, от вашего дома, двадцать метров хоронила большого начальника, с почестями". Он садится. Анна Ивановна, находится письмо. Сорок второй год, март месяц, большого начальника хоронили. Она в её почте письмо, жена. "Иван Иванович, - у нее похоронная, сорок второй год, март месяц, - Это есть мой муж. Я вылетаю. А мы-то не знаем. Я только спросила. Прилетели. Я пошла встречать. Ваня к Новгороду, не приехали, к Ленинграду. С ребятишками. Идут двое в чёрном. Я говорю: "Вы не со Жданова?" "Со Жданова". Говорю: "Анна Ивановна?" "Да". Я говорю: "Я вас встречаю. Пошли". Утром нашли машину, к нам ехать надо, узкоколейка была. И тележка. Пошла я к этому Мишке. "Миша, приехала жена комиссара, где могила?". Он мне: "Анна, что ты наделала! Это я видал-то зимой". Но, правда, соласился ехать. Нашел Ванин дом. Двадцать шагов отмерил. "Вот здесь, говорит". Девочки, правда, угадал. Копанули - доски загрохотали. Он в гробу похоронен. Ну гроб, доски сбиты и все. Открыли гроб - шуба располоскавши. Лежит комиссар. Когда вынули голову, у него зуб на зуб наросши. Жена узнала его даже по зубу. Поехала в город. Чудовского района, они хотели сюда, на кладбище вывезти - закону нету. Поехали в Чудово, дали вездеход, военных. Выкопали, и похороны в Мясном Бору. В Мясном Бору похороны. Объявили деревне. Очень много было... Митинг. Я ездила разок на могилу. Лежит там, ему памятник. Супрун. Красивенный мужик, хохол.
interviewer: Почему так называется - Мясной Бор?
MAI1928: Деревня такая Мясной Бор. Почему, не знаю. Вот фронт-то шёл, войско-то на Волхово, от всё, через эту деревню. Через эту деревню. Всё. С лесу, на деревню... И на Волхово. Волхово-то не было льда-то. Ещё и песня поётся: "Выпьем за тех, кто командовал ротами, кто умирал на снегу, кто в Ленинград пробирался болотами, горло ломая врагу." А здесь... Выпьем за тех, кто неделями долгими в мокрых лежал блиндажах, дрался на Ладоге, и бился на Волхове, не отступил ни на шаг". Волхово-то они не сдали. Волхово не сдали. Вот зимой-то нам было можно уехать. Матери домов пожалели. Ну и хватили мы хорошо. И хватили хорошо. Некоторые уехадши наши были, в Сибири были. Конечно, работать надо было. С одного, говорят, совхоз большой, пятьдесят мужиков не пришло, погибли. А у нас, в сорок, это, втором году... Мы ещё дома, вот бою не было, Супрун-то настигал. Почему двенадцать сибиряков в шубах, в валенках, идут рекой. А за нашим домом у немцев пулемёты наставлены. И мы ходим. Мы не знаем, куда нам идти-то. И почему... немцы начали стрелять, и они один к одному ложаться. И их всех убили - двенадцать человек. Мать-то думала: брат ейный идёт. Мать заплакала, немец автомат наставил. Как не застрелил, не знаю. У матери лапти на ногах, жили-то бедно. А они все в валенках. Мама,разувай, мать... Он, говорит, их заработал, пусть он в валенках лежит. А мне было в тех хорошо. Ой, что мы видали, девочки, милые, ох... Что мы видали...
interviewer: А папа-то у вас до войны умер?
MAI1928: Да, папа... Мне было три годика. Три годика было мне. Фотокарточка есть. Военным в революцию. Хотите посмотреть? Я внуку скажу, чтобы принёс бы.
interviewer: Нет, ну не хочется его тревожить.
MAI1928: Не хочется?
interviewer: Тревожить его не хочется. Кто-то в Латвии работал у хозяев?
MAI1928: Да, многие. Мы-то с лагеря. А так-от послушаю: в Латвии у хозяев коров доили. И они идут малолетними узниками. Много неправо... Это уже обман государства уже, это обманывают они, обманывают. И они идут малолетними узниками. Коров доили и какие же они узники? Я про себя скажу, что мы в лагере были. В Нарве остров такой. На острове, сперва-то в городе, десята казарма. А потом перевели на остров. Там немецкий склад. Наши самолёты налетели. Верно, не знали, что беженцы-то. Хотели склад бомбить. А вокруг домов обкидали. Но не убили нас, ничего. Нарва. Водопад большой. На том берегу церква. Вот на реке Неман были. Я и говорю еще: река черная. С той войны железнодорожный мост взорванный один шоссейный, через реку Неман. Везли до Германии. Верно не судьба. А там бы определило: или расстреляло, или в крематорий. Сколько народу сожжено. А молодежь-то какая в войну убитая. Молодежь-то двадцатилетняя. Ребята-то были - не теперешним чета. Одежа была... в костюмчиках, был порядок. И работали. Рабочая работа. Есть одежа. Теперь не разбирают. Как говорят раньше: "Что к Веденью, то и... и дальше". Раньше же порядок был, праздники.
interviewer: Что к Веденью, то что и куда?
MAI1928: К ебенью. Что к Веденью, то к ебенью. Это теперича так. Они не понимают, теперь одежей помойки зарытые одежей. Ее не сносить. Она не рвется и не сжигается. Ничего не делается.
interviewer: Точно. Вы правильно говорите.
MAI1928: А как к телу-то тяжело. Раньше-то холщевое все это, мягкое, а теперича. Ну еще чего вам сказать, девочки милые мои. Спасибо, что пришли. Я хоть посидела.
interviewer: Спасибо, как вы нам рассказали прекрасно. Такие слезные истории, такие тяжелые.
MAI1928: Да, как тяжело. И вот войско-то в десять рядов выставлены через реку. Мы на этой стороне, а они... Им не дали, бедным присесть. А потом так и погнали на Чудо. И вот дорогой так, который упадет - стреляли немцы. Пока до Чуда... а до Чуда, значит, от нас сорок, километов шестьдесят их гнать надо было.
interviewer: Это они окружили две армии, да, здесь?
MAI1928: Три армии. Да, три армии и девять тысяч мирного населения. Деревни-то согнаны были. Леса забитые были. А завезено было... машины там, машины музыки, машины в это и... Тюки там, с магазинов, там все, ой-ой-ой, ой, чего... чего, дак оно ничего и не надо было из... С нас-от матери сняли... Смену белья надели, все бросили. Куда вы, говорит, детей тянете, если б нам не перейти... Завтра де... , идут военные-то машут головами, бедные, худенькие. Днем, бывало, спят. А ночь только: топ-топ, топ-топ. Они сперва-то отступали своим ходом. А потом уже последние-то здесь под (нрзб) попали. А первые шли, отступали, еще немец-то, пока Новгород не занят был, через Новгород, с города Львова. Все шли. Конница Гусева, улицы захряпаны были. А деревни все опустошили. Ведь не ахти батюшки, там что сеяли. Все. Поля обмолотили, картошку выкопали. Не знаю, чем мы жили. Чем мы жили. И войну такую пережили. И пришли-то мы - ничего не было. Моя сестра пошла на кладбище. "Анюта, - я, говорит, - нашла крапивы. Теперь лепешки буду печь". Крапива-то вся съедена была. Снится сон: "Доченька, - пришла, говорит, старушка, - не ходи больше, отсюда нельзы брать, с могил". С могил крапиву нельзя брать. Она порадовалась, что принесла, раз нарвала. И ей запретили. Вот век не забыть. Девчонки, мы не знали, а есть Господь, есть и чудо. У меня сын, вот который последний умер, в три года видал Спасителя. А в шестнадцать только сказал. Собираются в кино. "Мама, я видал человека, мама, он шел по небесам. Мама, и этого... шел по небесам, только кверху ногами". Я ему сразу: "Сынок, иконки, на которой образ похожий? А у меня Спасителя, довоенный. Сейчас малюют, но совсем не те. А у меня икона с большой этой... И Спаситель совсем не тот образ, сейчас вообще такое (нрзб) совсем. Посмотрел иконы, подошел: "Вот этот шел". Девчонки, у него было никак десять машин. Машина вдребезги, он живой, его не царапнет. Его нигде... Господь спасал... нигде царапины нет. Кричат: "Витька, выскакивай, сейчас машина взорвется". В столб врезался. Он через окно вылезает. Машина не взорвалась, и на нем царапины нет. Он потом: "А меня, - говорит, - Господь спасает". Есть и враг, есть и Господь. Есть. Все есть, только не кажиному это положено смотреть, не кажиному. Не кажиному дается счастье, не кажиному горе дается. А девчоночки милые мои, есть все, верьте Господу Богу, верьте.
interviewer: Да, надо же, какие у вас ...
MAI1928: Ой. Вокруг-то нет никого. Вот они молодые, я сижу одна, молитвы читаю, поминаю этих...
interviewer: А вы наизусть читаете или по книжке?
MAI1928: Да, наизусть. Отче читаю, поминаю своих. В это... То когда песни вспомню, (прожурчу?), эти, военные.
interviewer: Про что?
MAI1928: Военные песни. Вот вы про Ленинград слышали? "Этот случай совсем был недавно в Ленинграде вот в эту войну". Лейтенант украинского фронта извещает родную жену". Не слышали?
interviewer: Не слыхали.
MAI1928: "Дорогая жена, я калека. У меня нету правой руки. Нету ног - они верно служили для защиты родной стороны. А за это меня наградила, крепко встретила Родина-мать. Неужель ты меня позабыла и не выйдешь калеку встречать?" А жена-то письмо получила, с ними ровно жила двадцать лет. И в ответе ему написала, что "Калека не нужен ты мне". Ничего... тридцать два года я хочу танцевать и гулять. А ты этого делать не можешь, только будешь в кровати лежать". А внизу там каракули были. Это почерк совсем был иной. Это почерк любимой дочурки. И звала она папу домой". Милый папа, не слушай ты маму, приезжай поскорее домой. Этой встрече я так буду рада. Буду знать, что мой папа живой2. "Я в коляске катать тебя буду, и цветы для тебя буду рвать. В жаркий день, когда папа вспотеет, буду нежно платком утирать." Поезд быстро к перрону подходит, паровоз уж гудок подает. Офицер из вагона выходит и тихонько к дочурке идет". Папа, папочка, что здесь иное?" Руки-ноги у папы целы. А еще орден Красного Знамя расположен на левой груди. Перестань же, дочурка, родная. Значит, мама не вышла встречать. Значит, мама совсем нам чужая и не будем о ней вспоминать". Этот случай совсем был недавно, в Ленинграде, вот в эту Войну. Лейтенант украинского фронта покидает родную жену". Это жизненно, правда.
interviewer: Да, это жизненно.
MAI1928: Это жизненно, зато... Вот сижу-вспоминаю то то, то другое.
interviewer: А Отче наш, как вы читаете?
MAI1928: Отче наш, иже еси на небеси. Ижисится, да святиться буде имя Твое, прииде Царство Твое, прииде воля Твоя яко на небеси и на земли. Хлебушка наш насущна даждь нам есть и остави нам долги наши, якоже и мы. Не введи во искушение, но избавь от лукавого, от лукавого избавь.
interviewer: Аминь. Замечательно. А у вас для скота не было молитв, когда выгоняют скот?
MAI1928: Что?
interviewer: Когда скот выгоняют, тоже молитву никакую не читали?
MAI1928: Скот-то выгоняем. Ну выгоняешь скотину, что: "Во святой в час и в добрый", а так не знаю. Так. Так.
interviewer: А у вас не читали "Христос воскрес из мертвых"?
MAI1928: И это мама... у них раньше церковь была, мама это знала. Но я не, у нас церкви не было. Христос воскресе из мертвых смерт... и погребе... бо по правду Этого я не знаю, это мама, мама.
interviewer: Вы не запомнили, да.
MAI1928: Вот Отче читаю, Богородицу, потом, (нрзб) "Да, Богородице, дево, радуйся", потом... всякие чи... сижу, читаю, молюся всем угодникам, за всех молюся, поминаю своих.
interviewer: Это "Богородица, дево, радуйся" да, вы читаете?
MAI1928: А вы отсюда, доченька, на чем поедете?
interviewer: Сейчас будем узнавать. Сейчас пойдем в поселок туда и будем спрашивать, какие там автобусы.
MAI1928: Поезд на Ленинград вам надо, не?
interviewer: Нет, на Новгород.
MAI1928: На Новгород. На Ленинград-то пойдет поезд в восемь часов. А на Новгород такси. Аль это... На Новгород идет это...
interviewer: Маршрутка.
MAI1928: Автобус. Автобус идет. Раньше ходил и в девять часов. Вы уже с Новгорода на Ленинград?
interviewer: Да.
MAI1928: Маршрутки ходят. Да, берут двести рублей. До Новгорода. Не дорого. Не дорого берут. Девчонки, вы голодные, так мне вас жалко.
interviewer: Нет-нет, мы сейчас пройдем, чего-нибудь купим, может быть, в магазине себе. И пройдемся, нам же надо поселок тоже хотим посмотреть, как там в Тесовском поселке. Мы очень рады, что мы вас повидали. Нам очень-очень приятно было повидать вас.
MAI1928: Дак а чего вам помогла я, не?
interviewer: Конечно, конечно, кто вот так расскажет про окружение армии...
MAI1928: Ну я это, правда, внученька, да, три... По реке на Чудово с Новгорода на Чудо(во) отступали с города Львова. С города Львова.
interviewer: Спасибо вам большое. У нас вот тут есть конфетки маленькие, мы хотим вам подарить.
MAI1928: Не, не хочу, доченька. Зайдите в огород, может там сливы, которые есть, тряхните, возьмите, там желтые, этые Или Сережку крикнуть, он... Он нарвет. А я конфет не хочу, доченька. У меня все есть, у меня все есть, миленькая.
interviewer: Ну а как же, мы специально несли конфеты.
MAI1928: Не хочу я, доченька.
interviewer: Это шоколадки отдельные маленькие.
MAI1928: Не надо, вы ешьте, доченька.
interviewer: Посмотрите, вот такие маленькие шоколадки.
MAI1928: Дак что, доченька, вам дорога дальняя, возьмите вы себе.
interviewer: Мы уже съели. Это вам подарок.
MAI1928: Доченька, у меня все есть. Я богатая.
interviewer: Мы даже не сомневаемся, что вы богатая. Богаче многих других.
MAI1928: Я богатая, доченька, да. Приходите, когда будете. Может, когда еще прие... если б жива буду. Не знаю, девочки, определюсь куда-нибудь отседа. Горькая у меня судьба. Мне хотелось бы пожить в тишине, и чтобы не было пьянки бы. У меня дома раньше не было. Мужик у меня раньше не пил. Работа. Работа человека... я не каюсь, что я работала... В два разу работала, сколько мне Господь силы давал. Детей троих вырастила. С таким горем растила. Дети красивенные, один одного лучше. Рослые. Ой, девочки вы милые мои. Жалко, что я вас не угостила ничем.
interviewer: Ничего, не переживайте. Сейчас пойдем. У вас тут какая-то бумежка с телефонами.
MAI1928: Здесь магазин-то рядом. Но здесь все... девчонки. А это телефоны у них здесь, видишь, телефоны. Телефоны звоню, звоню все.
interviewer: Спасибо большое, Анна Ивановна, что вы с нами поговорили. Желаем вам здоровья.
MAI1928: Пожалуйста, пожалуйста. Поживу еще.
interviewer: Поменьше огорчений вам чтоб было. Пожить еще в тиши.
MAI1928: Ой, доченька, не знаю я. Я хочу, чтобы водки не было, пить бы... Я никогда не пила. Мне против ума. Я не хочу под старость глядеть. Конечно, девчонки, годы большие. Но так меня не обижают. Врач вот лечащий приедет, выпишет все. Ну я чувствую-то это ничего, я ногами еще хожу. Рука вот, вот она у меня трясется. А так она у меня работает и все. И ноги я хожу, до дороги дойду на машину. По магазину похожу, посмотрю, что, покомандую.
interviewer: Да, хорошо. Видите, хорошо, даже вы можете покомандовать.
MAI1928: Покомандую, да, покомандую. Вспомню все военные годы. Тяжело, доченька, кто побывал. Не дай Бог, чтобы вам это увидать бы, девочки, милые, не дай Бог.
interviewer: Да, это правда.
MAI1928: Какая бы ни была жизнь, но только чистое небо. Конечно, Путин борется. Он не плохой начальник. Но он тоже не один. Одному-то не дают командовать. Над ним тоже, в колеса вставляют. Он ведет не плохую политику. Вы со мной согласны, не?
interviewer: Ну более или менее, да.
MAI1928: Да. Может я и чего не понимаю. Может я не понимаю чего. Я за Сталина. Мы жили... он выросли... выросли мы у него работяги. Конечно. Скотину держали, сыты были, работали до сыта. Мы его вблизи не видали, но порядок был хороший. Порядок хороший был. Может, где и не прав. Кажинный не угадает на кажинного, девочки, милые. А кажинный угадает. А войну-то выиграл Сталин.
interviewer: Ну как же, вот вы говорите, такие вот были здесь бои, доходили туда-сюда. Тоже неправильные были начальники, неправильные решения, сколько положили людей.
MAI1928: Да, да, да, да, да, да. Да! У меня Ваня на Синявинских высотах раненый был. Говорит, стрелять нечем. Нашел винтовку, там патрон. Колотил-колотил. Немец идет: "Русь, давайте, сдавайтесь". Как, говорит, я выколотил, вставил. Идет генерал первый. Я, говорит, бах, убил его наповал. И немцы, говорит, обратно вернулись. А то идут: "Руки, сдавайтесь". А у нас нечем, говорит, стрелять, на Синявинских высотах. Ушедши, пятьдесят шесть лет, тоже молодый ушедши, добровольцем ушедши. Отец на фронте лежал у Финляндского вокзала, а он у Балтийского одно время, раненые были. Только... вот много у нас семьями. Я не знаю, у вас, может быть, люди живут. А у нас семьями, по корень, под корень семьями. Почему так? Раньше так не было. Дети-то молодые. Чего молодежь-то так валит, не знаю, молодежь валит так.
interviewer: Да, пожилые так долго живут.
MAI1928: Ужас. Да. Вот я... мне бы жить... зачем... мне к детям ходить. Дети бы на мою могилу ходили бы, а так я хожу к детям.
interviewer: Они здесь все похоронены, да?
MAI1928: Да. Ой, ой, ой, девочки милые, не рассказать, конечно, все вспомнить, дак это ужас, а теперь уже... Конечно, много помню, а много и забыла уже, многое забыла. Так вот прикидываю, да, Господи... Вот одна сижу, говорить-то не с кем. По улице, вот вы сидите, много прошло?
interviewer: Ни одного человека. Вот пока мы здесь сидели, никто не прошел.
MAI1928: Никого не прошло. Здесь дачницы приедут, даже вот не общаются, "здравствуй" не скажут. С Пушкина две семьи здесь живут.
interviewer: Ну вот эти мужчины нам подсказали. Мы спросили: где вот такая живет?
MAI1928: А этот он один живет. Жена похоронена и мать похоронена. С сыном. Сын на поселке, а он здесь. Он торгует в магазине. Он был у наших, глядел телевизор. Полетел телевизор. А у меня свой был, я ему отдала. Я говорю: глядите мой. Дак он был у нас в избе пришедши. Он знает. Он знает, что мне девяносто годов. Он с сыном-то общался. Он уже давно здесь дом строит. От тем противно забором загородивши. Никого, не подойти, не подойти. У нас дак я посижу и дверь оставлю, да чего, вот ту заложим маленько дверь открыто все.
interviewer: Да, к вам можно хотя бы заглянуть.
MAI1928: Приходите, кто хотите. Ой, девчонки, девчонки, вы вот слушаете, я не знаю больше чего...
interviewer: Спасибо большое, мы побежали. Нам, к сожалению, уже нужно идти.
MAI1928: Спасибо большое, что пришли.
interviewer: Всего вам хорошего, здоровья и спокойствия.
MAI1928: И вам добраться до дому, чтобы было у вас все хорошо. Вы еще молодые.
interviewer: Вашими молитвами.
MAI1928: А меня уже всем Господь благословил. Девчонки, если враг есть и Господь, верьте Господу Богу. Вот у меня сын. Сын, я говорю, что видал Иисуса Христа. Мама, Он шел по небесам. Верно, или на землю спустивши был... Мама, он шел кверху ногами. Ну вот я и говорю: "Посмотри на образа". Посмотрел, еще иконы были, а вот довоенный совсем у меня не такой. Хотите, посмотрите сходите в избе. Совсем не такой образ этого... сейчас вобще нарисовано и все. Ну малюют, это образа малюют. А ранее совсем не такой. У меня редкая икона. Она была в такой большущей... мина упала, и упала, и мы всю войну носили его. Немцы (нрзб.), всю войну Спасителя образ носили. Всю войну. Фугаска, девчонки, фугаска (нрзб) мы в эту заберемся, здесь с фугаской ни одним осколком не ранило в войну. Спаситель-батюшка спасал. Верьте Богу. Верьте, молитесь Господу Богу. Враг силен, он подбирается со всех концов. Враг очень сильный. А Господь есть, девочки, верьте Господу Богу.
interviewer: А где вы носили егго, в сумке носили или...?
MAI1928: В мешке, в мешке, мама завернула в чистенькую тряпочку, и всю войну, и в лагере с нами был. И в лагере. И в лагере нас не сожгли, не расстреляли. Мы, я не знаю, что ели, девочки милые мои. Вот до сих пор это организм и живешь. А такую войну пережить. Страх Божий.
interviewer: И ваши сестры ведь также.
MAI1928: Страх Божий такую войну пережить. Как вспомню, мне и сейчас даже страшно. Вот на сорок километров, до Чудова, корова уже была, но сильно молоко продать, чтобы был... буханка хлеба тогда была двести рублей после войны. Молоко продать, а хлеб купить. В три часа ночи встану, иду одна я. Выйдет зверь. Дизертиры были. У нас фронт был, много дезертиров было. И этого... туда приду... а домой иду, уже прихожу в двенадцать часов ночи. Одна я, босяком. Прихожу, плачу. Мать: "Нюшенька, чего ты плачешь?" "Есть хочу". "А хлебушка-то купила?" "Купила буханочку". "А чего ж ты не поела?" Буханку починать надо". А мне хотелось принести домой целую. Дак около меня смеялись потом: "Буханку починать надо". С голоду помирает, буханку починать надо. Это сорок километров. Взад и вперед - восемьдесят километров. Одна я одинешенькая. А потом вот уже у меня ребятишки народивши были. В доме жила, дома в Ольховке. И дизертир ходил. Пришодцы на сарай, сарай открытый, и он там спал. А вышла моя дочка и племянница, кричат: "Нянька Нюша, Ленин на сарае". А он бритый головой-то Я выскочила, он как махнул с этого... на сарае спал. В этой... век не забыть: Ленин на сарае. А он бритый. Но потом я ворота закрыла, не было. Вот вышел бы мужик, мне семнадцать годов, растрепал бы меня, а может с собой бы взял. Одному жить или вдвоем. Вот одна я. Вот сейчас как вспомню, девочки, страшно мне, страшно. Медведь, бывало, выйдет.
interviewer: И что вы?
MAI1928: Выйдет, покричу, уходит. Ничего. На реку, бывало. Берегом дорога хорошая. Одна сорок километров. Туда шестнадцать литров молока за плечами. В бутылках. Продам и куплю буханочку хлебца. Двести рублей. Вот такая наша жизнь была. Все пережили. Но я бы согласилась в той жизни жить, чем вот так одной. Одной, очень тяжело одной. У меня вот (нрзб)и внук переделался. Ой, как тяжело, не знаю, доченьки, куда определюсь. Ну у меня есть места. Девчонки, я плотно на ногах стою. Хоть они не большие деньги, но все равно я не пустая, я не пустая, я не пустая. И я еще командую, я сама (нрзб). Раздаю я сама, вот у сына-то, у внука-то трое детишек. Одиннадцатый год, девятый годик и второй годик. Вот такие дела. В этот раза в школу дала, получила и отдала в школу. Дай вам Бог путь добрый, дорогу добрую, пошли вам людей хороших на пути-дороженьке. Закрой, Господи, пеленой своей. Три святых, три святых, три святых.
interviewer: И вам тоже. Спасибо! Спасибо большое!
MAI1928: Девочки. Благослови вас крестом своим, Господи. До свидания, девочки, до свидания!
interviewer: До свидания! Спасибо вам. До свидания!